Ганс Хасс - Мы выходим из моря

Еще во время перелета из Америки в Австралию нам бросились в глаза его параллельные рифовые каналы.

Нас встретило безоблачное небо. Несколько приветливых полинезийцев наблюдало, пока мы грузили все наше снаряжение на автомобиль, предоставленный авиакомпанией в наше распоряжение.

Мы проехали немного по покрытому лишь низким кустарником атоллу и попытались в нескольких местах пробраться вброд через мелководье внешнего рифового плато к обрыву. Замеченные с самолета каналы начинались в зоне прибоя, и глубина их достигала одного-полутора метров. Они, очевидно, были промыты водой, возвращающейся в море, и по ним можно было скорее всего попасть в глубину под яростными волнами. Нужно было только найти конец такого канала и нырнуть в него: море само скоро втягивало пловца под бушующие волны.

Внешний край рифа спадал сначала наклонно, затем круто; он напоминал внешнюю сторону рифа Гик. Здесь было много черноперых акул с черно-белым спинным плавником. Мы одновременно видели до десяти штук. Они оказались звукочувствительными, их можно было прогонять криками. При третьем спуске нас сопровождал Джим Бейдекер, голландец, служащий авиалинии, который до сих пор нырял только в мелкой воде внутренней лагуны. Он писал мне позже что полностью преодолел страх перед акулами, и посылал подводные снимки, сделанные им самим у внешнего склона. Мы остались на три дня, затем провели еще три дня на Гавайских островах и, наконец, полетели домой.

Спустя полгода настал момент, которого мы так долго ждали. Наша гордая «Ксарифа» под всеми парусами вышла из Гамбурга в море. Путешествие должно было продолжаться восемь месяцев; мы рассчитывали побывать в Карибском море и на островах Галапагос. Тысячи людей провожали нас. Сейчас ведь мало парусных яхт такой величины. Возможно, люди, приветствовавшие нас с берегов Эльбы до самого Куксхафена, видели в «Ксарифе» символ прошедших времен.

Наша главная мачта имела тридцать три метра в высоту, площадь парусов равнялась пятистам пятидесяти квадратным метрам. С помощью двигателя мы развивали скорость до восьми-девяти узлов, под парусами — двенадцать узлов. Топлива и воды мы могли захватить по двадцать тонн. Это количество топлива обеспечивало нам радиус действия в четыре тысячи морских миль (примерно расстояние Гамбург — Антильские острова), а воды могло хватить на пять месяцев, если считать шесть литров в день на человека. Но по пути мы должны были входить в многочисленные порты, поэтому воду можно было не экономить.

Как только сошли последние провожающие и берег исчез вдали, началась нормальная судовая жизнь, которая должна была спаять в единый коллектив двадцать мужчин и одну женщину. У каждого был четко очерченный круг обязанностей. Доктор Хейно Зоммер был нашим врачом и радистом. Как врачу ему приходилось пока лечить только свою собственную морскую болезнь; как радист он был сейчас самым занятым человеком, так как у нас была любительская радиостанция и мы поддерживали связь с радиолюбителями всех стран.

Наши биологи обосновались в маленькой лаборатории на палубе. Доктор Георг Шеер был одновременно и зоологом и инженером-электриком; это счастливое сочетание способствовало проведению наших исследований по физиологии чувств у рыб. Он работал препаратором в Гессенском музее в Дармштадте и взял с собой на борт около тридцати ящиков научного снаряжения, которое сейчас нужно было распаковать, уложить и привести в порядок. Доктор Иренеус Эйбль фон Эйбесфельдт, специалист по психологии животных из института Макса Планка, прибыл с многочисленными клетками, так как он хотел привезти домой живых тропических животных, прежде всего ящериц и игуанов. Профессор доктор В. Е. Анкель, директор зоологического института при университете имени Юстуса Либиха в Гисене, сопровождал нас до Азорских островов в качестве гостя. Он собирался изучать поверхностный планктон и, кроме того, интересовался китами.

Оператор Константин Чет сложил в складе приборов свои камеры и штативы, инженер Курт Гиршель устроился в темной комнате и знакомился с нашей мастерской. Чтобы самим производить ремонт и создавать новые приборы, у нас был специальный станок, который давал возможность сделать любую точную фрезерную или сверлильную работу. Лотта стучала в нашей каюте на машинке; она должна была написать множество писем, прежде чем мы войдем в последний порт по эту сторону Атлантического океана. Ксенофон и я лазили по трюму и следили за укладкой снаряжения, прибывшего на борт в последний момент.