Командующий Северо-Западной группой войск генерал-полковник Валерий Миронов на одном из совещаний в МО весной 1992 года в присутствии представителей президента открытым текстом сказал, что поспешный вывод его дивизий из Прибалтики превращается в издевательство над людьми: «Надо уходить, а не бежать».
Но машина была уже запущена.
Наше бегство домой из Германии и других стран Европы на неподготовленную базу привело к тому, что темпы вывода сначала в три, а потом уже и в пять, и в девять раз превышали темпы возведения домов, казарм и хранилищ. Резко увеличилось число бесквартирных офицеров, прапорщиков, служащих (со 160 до 270 тысяч человек). В течение короткого периода государство вынуждено было пойти на колоссальные дополнительные расходы на перевозку и размещение людей, боевой техники и имущества, на строительство объектов военной инфраструктуры.
Роспуск Союза нанес еще один удар по выводимым войскам: при Горбачеве германская сторона обязывалась построить более трех десятков военных городков на территории СССР. Германия выделила Союзу 7,8 млрд марок на строительство 36 тысяч квартир для офицеров выведенных с ее территории советских дивизий. Но в ходе вывода распался СССР, и многие военные городки оказались вне пределов России — фактически за рубежом. Германия добавила для русских 550 млн марок, правда, еще и за то, что Ельцин согласился на 4 месяца ускорить вывод.
Вокруг сотен миллионов немецких марок сразу закружило наше мафиозное гражданское и военное жулье. А поскольку к тому времени не были созданы жесткие механизмы контроля за расходованием немецких денег, то астрономические по тем временам суммы стали то и дело исчезать из поля зрения инспекторских органов в Москве и попадать в коммерческие банки.
А планы строительства жилья проваливались. До окончания вывода последних частей из ЗГВ оставалось чуть больше года, а в России было построено только немногим более 10% квартир от нужного количества.
На наших проблемах решили поиметь свою выгоду и поляки: они неожиданно потребовали выкуп за прохождение наших воинских эшелонов, следующих из Германии, по их территории. Хорошо помню, как после известия об этом материли наши офицеры польских спекулянтов от политики. Нас за предоплату в валюте вынуждали идти домой по земле, в которой лежит более 600 тысяч погибших советских солдат.
Но эта плата, оказывается, была уже не в счет.
Когда мы говорили об этом полякам, то некоторые из них пускали в ход убийственно циничный аргумент:
— А кто вас просил к нам приходить?
И мы уже по доброму не улыбались, как когда-то на совместных учениях армий стран Варшавского Договора, когда слышали хвастливую польскую песенку о том, как «Войско Польске Бэрлин брало, А Совьецьке помогало!»…
Главнокомандующий Северной Группой советских войск (Польша) генерал-полковник Виктор Дубынин тогда без дипломатических выкрутасов сказал в Сейме полякам все, что про них думал. Сказал так, что Кремлю и МИДу пришлось его одергивать. Дубыниным мы гордились.
Спешно убегая из-за границы, мы сами создавали себе колоссальные финансовые, материально-технические, организационные и моральные проблемы и этим во многом уже тогда подписывали смертный приговор планам военной реформы. По этому поводу в одном из аналитических материалов Пентагона говорилось:
«…Возвращение многих российских офицеров с семьями из Европы и бывших союзных республик еще больше усилило нагрузку на военную структуру, препятствуя ее нормальному функционированию… Колоссальная задача передислокации войск в совокупности с огромной нехваткой жилья и элементов инфраструктуры должна была решаться одновременно с созданием новых группировок. Но была значительная неопределенность относительно характера угроз и того, кого можно считать союзниками, а кого нет. Это самым негативным образом сказалось на моральном состоянии людей и послужило важной причиной развала армии как единого организма…»
Европа яростно аплодировала лучшему «русскому немцу», окропляющему свои очередные «исторические» договоры брызгами шампанского.
Армия играла желваками и стучала зубами под покрытыми изморозью офицерскими шинелями и солдатскими бушлатами в занесенных снегом палатках. Простуженные офицерские дети кашляли кровью.
В тот период на имя министра обороны поступило страшное письмо — белый лист бумаги с размазанной по нему кровью и надписью: «Вот до какой степени простудился мой ребенок, живя в палатке после Германии. Спасибо за внимание. Жена офицера».
Читать дальше