Имбер Де Сент-Аман - Жозефина

Бонапарт, видя, что ей угрожает опасность, решился вернуть ее на дорогу из Брешиа. Но Жозефина натолкнулась на неприятельский дивизион, уже появившийся в Понте-Марко и направлявшийся в Лонато. Она вынуждена была вернуться в Кастильон, где все еще находился Бонапарт. Тогда как описано в «Дневнике со Святой Елены»: «Среди неразберихи и паники ее обуял страх, и она заплакала». Узнав, что австрийцы вошли в Брешиа и что, таким образом, сообщение с Миланом прервано, Бонапарт отправил жену в Центральную Италию, заставив ее проехать мимо Мантуи, осаду которой французы еще продолжали. Потрясенный ее страданием, расставаясь с ней, он вскричал: «Вюрмсер! Ты дорого заплатишь за вызванные тобой ее слезы!».

С момента свадьбы Бонапарт провел вместе с Жозефиной лишь несколько дней. Его любовь, более возбужденная, нежели удовлетворяемая, вводила его в невообразимую экзальтацию, толкавшую его на великие дела. Слезы возлюбленной произвели глубокое впечатление на его душу любовника и воина. « Я утешу ее, — говорил он себе, — у нее будут все радости, все почести. Залитое теперь слезами лицо я заставлю осветиться удовлетворением». Климат Италии: сияние неба, блеск солнца, опьянение войной, запах пороха, ярость борьбы, страстность молодости — все воспламеняло южное воображение героя. Это был в его жизни один из тех периодов (как и у других великих людей), когда они ощущают в себе мистическую божественную силу, поднимающую их над землей.

У людей действия, как и у артистов, бывают исключительные мгновения, когда они способны творить чудеса. В силу своего характера Бонапарт не мог предстать перед Жозефиной побежденным. Он желал покорить ее, соблазнить, вызвать у нее восхищение, положить к ее ногам славу, настолько блистательную, настолько яркую, чтобы лучи утопили ее. Будь он побежден, он не принял бы никакой жалости, никакого утешения. Патриотизм и любовь предписывали ему одну и ту же волю — волю к триумфу. Его исключительная натура удваивала силу и отвагу, он становился несокрушимым. В тот момент, когда он увидел Жозефину плачущей, нежность, честолюбие, гордость, жажда победы соединились в его душе и дали его гению импульс, размах, непостижимое развитие. Он говорил себе: «Я увижу, я увижу ее вновь, только победив с триумфом!». Значит, он должен был победить во что бы то ни стало, любой ценой. Он желал отомстить за Францию — он желал отомстить за Жозефину. В этот момент он ни на мгновение не усомнился в удаче. Более чем когда-либо он верил в свою звезду. Внутренний голос говорил ему: «Ступай!». Сама Жозефина должна была успокоиться, заметив уверенность в орлином взоре своего супруга. Началась шестидневная военная кампания. Любовь к женщине была талисманом, и с этим талисманом Бонапарт отправлялся совершать чудеса.

Жозефина, спасаясь бегством, вынуждена была проехать вблизи осажденной Мантуи. В нее стреляли, и кое-кто из ее свиты был задет. Генерал Сегюр рассказывает с ее слов, что около этого города огонь неприятеля вынудил ее спрятаться в часовне. Один солдат поспешил помешать ей, показывая на австрийские пушки, нацеленные на это опасное убежище. В самом деле, едва она выскочила наружу, снаряды разрушили этот домишко. Она переправилась через По, Болонью, Феррару и добралась до Лукков, «преследуемая, как говорится в «Дневнике со Святой Елены», страхом и дурными слухами, которые обычно распространялись вокруг наших патриотических армий. Но ее внутренне поддерживала вера в звезду мужа. Впрочем, таким было уже и убеждение Италии, и таковы были чувства, вызываемые молодым французским генералом. И, несмотря на критическое положение и все ложные слухи, «сопровождавшие» жену генерала, она была принята в Лукках сенатом, и благодаря славе мужа с ней обращались как с королевой. Сенат вышел приветствовать ее и представил ей «сливки общества». Она была встречена аплодисментами и приветственными возгласами. Немного времени спустя курьеры сообщили о совершенных ее мужем чудесах и о победе над Вюрмсером».

В тот момент, когда Жозефина переправлялась через По, она получила от Бонапарта письмо от 4 августа, в котором, предвосхищая будущее, он сообщал ей, как об уже свершившемся факте, о знаменательной победе, которая будет одержана на следующий день.

При приближении армии Вюрмсера Бонапарт воскликнул: «Мы в пределах видимости, горе тому, кто плохо рассчитает!». Бонапарт все рассчитал хорошо. В его армии было всего лишь около сорока двух тысяч человек, а противник прибыл с шестьюдесятью тысячами. Враги Франции заранее испускали крики радости. В Венеции славянские солдаты спешили на площади и, протягивая руки к прохожим, предлагали назначить цену за кровь французов, которую они прольют. В Риме надругались над представителями Франции. Неаполитанский двор нарушил перемирие. Поговаривали, что Италия становится могилой для французов. Узнав, что австрийцы готовы форсировать Адидж во всех пунктах, что путь к отступлению на Милан перекрыт, что позиция Риволи преодолена, как и позиция Короны, Бонапарт собрал 30 июля военный совет. Генералы высказались за отступление. Один Ожеро настаивал на том, чтобы испытать судьбу армий. Таково было, впрочем, и мнение Бонапарта.