Владимир Мещеряков - Сталин и заговор военных 1941 г.

«Вскоре вибрирующий гул авиационных моторов донесся и до окон штаба. И сразу же — в 3 часа 15 минут — ударили наземные и корабельные зенитки. По всему небу шарили прожекторы. Выйдя на балкон кабинета командующего, я отчетливо увидел крупный самолет, вероятно бомбардировщик, попавший в лучи прожекторов. Он летел на небольшой высоте. Трассы пуль (огонь велся и из крупнокалиберных пулеметов), казалось, пересекают его курс. Вокруг все гремело и грохотало. Затем на фоне общей пальбы выделились два сильных взрыва, раздавшиеся где-то невдалеке…

Налет длился (с перерывами, так как временами самолеты удалялись) около получаса. С различных постов, из многих частей докладывали о замеченных в воздухе парашютах…

Однако парашютисты нигде не обнаруживались. Их не могло быть много — парашюты замечались лишь единичные. Но искали все же, живых людей — диверсантов или разведчиков. О взаимосвязи докладов о парашютах с происшедшими взрывами догадались не сразу.

А вот донесение о сбитом зенитным огнем самолете подтвердилось быстро. Потом выяснилось, что сбит и второй. Ни один наш корабль, ни один военный объект на берегу при внезапном воздушном налете не пострадали. Но в городе разрушения и жертвы были.

Надо полагать, что зенитный огонь артдивизионов «отгонял» неизвестные самолеты от цели, но они продолжали снова прорываться к городу, видимо, не достигнув поставленной перед ними задачи. Какой? Думается, ко всем прочим, чтобы поднять на воздух боезапас Черноморского флота, хранящийся в Севастополе. Если бы попали в « часть боеприпасов, особенно морских мин, хранящихся на открытых площадках », то от детонации (столько тонн взрывчатки!), сдетонировали бы и боеприпасы, находившиеся рядом на закрытых складах. Последствия были бы ужасны. Да, но вряд ли бы командующий Ф.С.Октябрьский пострадал бы, в смысле сохранения должности и звания. Всё было бы списано на внезапную бомбардировку неизвестной вражеской авиацией. Неужели, не оправдается: скажет, что Сталин же не разрешал открывать огня, чтобы не поддаваться на провокацию, и всё. Алиби обеспечено!

Кулаков так вспоминает последствия первой бомбардировки города и военно-морской базы:

«Ночью, при первом вражеском налете, мы с Октябрьским больше всего опасались, как бы бомбы не упали на территорию минных и артиллерийских складов в Сухарной балке ..».

Сколько лет прошло после войны, а ведь, запомнить тревожные обстоятельства той, первой бомбардировки врага. Прекрасно знал, чем она могла закончиться.

А в настоящий момент, Николай Михайлович описывает свои личные переживания и опасения, с которыми вполне возможно поделился и с Филиппом Сергеевичем. Не мог же тот ответить ему в другом ключе, понимал, однако, что Кулаков из другого ведомства, призванного именно наблюдать за действиями военных, чтобы они «рулили» в правильном направлении. Так что истинные намерения Октябрьского не в сопереживании с Кулаковым, относительно Сухарной балки, а в нежелании предотвратить бомбовый удар по Севастопольской базе. Оставил же на земле истребительную авиацию, и это для нас — главное.

Выше мы уже рассматривали версию о том, почему Октябрьский не поднял авиацию. (Это не входило в планы тех, кто готовил поражение Красной Армии). В дополнении к первой версии или в совокупности с ней, вырисовывается крайне неприглядная картина. А если бы немцы накрыли склады морских мин и флот лишился бы значительного запаса боеприпасов — было бы это на руку нашим заговорщикам? Вряд ли ответ будет многовариантным. Может и по этой причине тоже, не поднял навстречу «неизвестным самолетам» свою морскую авиацию «герой» Севастопольской обороны. Во всяком случае, в прегрешении сказанного о нем выше и по совокупности с данными действиями, все вместе вызывает странное чувство, которое трудно выразить словами. Но, можно ли все это называть служением Отечеству, вот в чем вопрос? Если кто-то хочет защитить вице-адмирала Октябрьского от необоснованных, с его точки зрения, упреков, в том смысле, что у нас с авиацией было, видимо, «не густо» и н ечего было поднимать в воздух, то Кулаков и в этом случае дает исчерпывающие сведения.

«Авиация Черноморского флота представляла собой одну из его главных ударных сил. В ее состав входили бомбардировочная и истребительная авиабригады, отдельный разведывательный авиаполк, десять отдельных эскадрилий. Всего к началу войны насчитывалось 625 самолетов. Значительная часть экипажей была подготовлена к действиям в любое время суток (теперь этим никого не удивишь, но тогда летчикам-ночникам велся особый учет)…».