Владимир Мещеряков - Сталин и заговор военных 1941 г.

Политбюро ЦК заслушало сообщение НКО СССР о состоянии противовоздушной обороны и вынесло решение об усилении войск ПВО страны.

3) . Вызванные на заседание отдельные наркомы получили указания о принятии дополнительных мер по оборонным отраслям промышленности.

Когда ко мне заходили работники Управления делами с теми или иными документами, то неизменно спрашивали, как дела на границе.

Я отвечал стандартно: «В воздухе пахнет порохом. Нужна выдержка, прежде всего выдержка. Важно не поддаться чувству паники, не поддаться случайностям мелких инцидентов…»

4) . Руководители наших Вооруженных Сил от наркома до командующих военными округами были вновь предупреждены об ответственности, причем строжайшей, за неосторожные действия наших войск, которые могут вызвать осложнения во взаимоотношениях Советского Союза с Германией. Сталин дал даже распоряжение: без его личного разрешения не производить перебросок войск для прикрытия западных границ.

5) . К концу дня у меня скопилось большое количество бумаг, требующих оформления. Я, не разгибаясь, сидел за подготовкой проектов решений правительства, а также за рассмотрением почты.

Приведенный выше текст, я разбил условно, на пять пунктов. Нечетные (1,3,5) — это, собственно, и есть, как мне думается, воспоминания Якова Ермолаевича о последнем предвоенном дне. Здесь нет военного умничанья, а просто, человек, занимающийся определенным делом в Кремле, у Сталина, вспоминает, что было с ним сорок (!) лет назад.

А вот четные пункты (2,4) — это очень похоже на то, о чем я говорил выше. Казенный официоз так и выпирает из этих, на мой взгляд, искусственных вставок. Особенно забавно выглядит п.2. Эту тему, о создании Южного фронта, мы уже рассматривали. Ну, скажите, зачем уважаемому Якову Ермолаевичу, сообщать нам о том, что было 21 июня заседание Политбюро именно по теме создания этого «злополучного Южного фронта», через столько-то лет, помнить об этом? Или уж так захотелось поделиться радостью от причастности к «великим тайнам» Политбюро? Так в память врезалось данное заседание, что и через сорок лет всё помнит повестку дня? А дальше, наверное, еще больше захотелось поделиться военными «новостями». Хотя война-то, давно закончилась, да «Чадаев» все никак не успокоится, а вроде, сугубо штатский человек.

Тема о создании Южного фронта, довольно подробно освещена в предыдущей главе, так что нам, уже, ясно, когда и с какой целью был создан Южный фронт.

Поэтому вернемся к воспоминаниям Чадаева. По поводу всего происходящего в данных публикациях, я решил вот что: если эти вставки делал не Чадаев, то надо их, кому-то, просто приписать. Но кому? Автор неизвестен, — не Куманеву же? Сделаем небольшое литературное отступление. Грибоедов при написании своего бессмертного произведения «Горе от ума» использовал фамилию для своего главного действующего лица — Чацкий. Не секрет, что под этой фамилией отображен его друг — Чаадаев. Трансформация данной фамилии Чаадаев — Чадаев — Чадский — Чацкий привела к появлению данного литературного персонажа. Так как, я сильно сомневаюсь, что всё, что нам предложено под фамилией Чадаев — настоящее, то я решил, всё то, что, на мой взгляд, является сомнительным — отнести к литературному творчеству некоего лица. Пусть это будет — Чацкий, как антипод нашему Чадаеву. Такую разбивку текста легче будет и прокомментировать. Итак, читаем, что получилось в дальнейшем.

(Чадаев) «Около 7 часов вечера позвонил А. Н. Поскребышев и попросил зайти к нему, чтобы взять один документ для оформления. Я сразу же зашел к нему. Поскребышев сидел у раскрытого окна и все время прикладывался к стакану с «нарзаном». За окном был жаркий и душный вечер. Деревья под окнами стояли, не шелохнув листом, а в комнате, несмотря на открытые окна, не чувствовалось ни малейшего движения воздуха.

Я взял от Поскребышева бумагу. Это было очередное решение о присвоении воинских званий.

— Ну, что нового, Александр Николаевич? — спросил я. Поскребышев многозначительно посмотрел на меня и медлил с ответом. Обычно он откровенно делился со мной новостями, о которых знал сам.

— Что-нибудь есть важное?

— Предполагаю, да, — почти шепотом произнес Поскребышев»

Вполне объяснимое воспоминание по истечении стольких лет. О тревожном состоянии на границе с ним вполне мог поделиться и Александр Николаевич Поскребышев, тем, более что это никак не выходило за рамки дозволенного.