Олег Попцов - Хроника времён 'царя Бориса'

Но вернемся в Белый дом. Ночь с 19 на 20 была самой изнурительной и непредсказуемой. И все разговоры о том, что путч не был неожиданностью, должны пониматься в чисто российском толковании. В историческом разрезе мы отдавали себе отчет, что столкновение неминуемо. Употребив местоимение "мы", я рискну тем самым объединить достаточно широкий круг людей, которые в тот момент, бесспорно, были единомышленниками. И дело не в Шеварднадзе, который предупредил о возможности реакционного переворота. И до Шеварднадзе, и после него эта идея витала в воздухе. Правые поняли, что у идеолога перестройки программы нет, он двигается ощупью, и люди, которые его поддерживали в своем подавляющем большинстве, лишь добавляют растерянности, и желание многих из них пересесть в другой поезд угадывается невооруженным взглядом. Потому и рисунок действий реакции не нуждался в тщательной разработке. Отсутствие программы уравнивало сторонников и противников реформ. Цель оппозиции сразу стала ясной и понятной - не допустить результатов! "Желающие реформ - не умеют, а мы не хотим. Их неумение и есть наш главный союзник".

Поражение, которое потерпел Горбачев на последнем съезде партии, можно назвать первым звонком. Удержавшись в седле сам и потеряв, а точнее, отдав всех соратников, он, в какой уже раз, продемонстрировал незаурядный навык самосохранения, но он не учел одной немаловажной детали. Можно избрать другой руководящий состав, подарить ему власть в партии, можно сформировать его из второго и даже третьего эшелона партийцев, ранее подчиненных тебе, но при этом надо помнить, что твой собственный авторитет за пределами Дворца съездов идет по нисходящей. А при отсутствии авторитета у нового руководства партии, и это естественно, опорой остаются лишь убывающие симпатии к лидеру, который ещё держится на поверхности. Если его нет, власть призрачна и её существование просчитывается не месяцами и годами, а мгновениями. Горбачев уже ответил на главный для себя вопрос: "Если я не в состоянии совладать с партией, а не считаться с её остаточной силой я не могу, я должен партию распустить. И тогда мое руководство партией уйдет в небытие, как и сама партия. Других вариантов нет. Во всех иных случаях - партия уничтожит меня". Разумеется, состав съезда не отражал настроение партии, но говорить об этом было поздно - поезд ушел. Правые главенствовали на местах. Они блокировали демократическую оппозицию в партии повсеместно, оттеснили её на время выборов делегатов и обеспечили сверхконсервативный состав съезда, который перечеркнул всякие надежды на реформирование КПСС, более того, партия, и особенно РКП, превращалась в заповедник реакции. Именно этот съезд дал понять Горбачеву, что партийные функционеры, многослойный аппарат партии не простят ему ни шестой статьи, ни утраченной, практически повсеместно, власти. И если не произойдет чего-то непредсказуемого, никакое президентство его не спасет, они достанут его, потребуют партийного суда над ним. Повторить шаг Ельцина он уже не мог. Во-первых, он опоздал, как всегда опоздал. А во-вторых, этот шаг сделал его главный соперник, а значит, путь в ту сторону для него закрыт.

ОТВЛЕКАЮЩИЙ МАНЕВР

На что рассчитывал Горбачев на последнем съезде? Одержать победу, нанести сокрушительное поражение консерваторам? Разумеется, нет. На этом съезде Горбачев откровенно пошел вправо. Контрольный пакет на съезде оказался в руках правых, и Горбачев решил не рисковать. Съезд с удручающей очевидностью показал полную бесперспективность КПСС. Показал, что именно здесь, в высшем эшелоне партии, сосредоточена энергия противодействия реформам, любым реформам, исключающим привычное главенство КПСС. Состояние партии, нарастающая агрессивность реакционного крыла в ней делали партию попросту опасной. Любой ценой сохранить себя во главе партии - вот единственная и главная задача, которую решал Горбачев на этом съезде. Он понимал - сложить с себя добровольно обязанности Генерального секретаря по сути, совершить политическое самоубийство. Оставить такую партию вне себя - значит оставить в своем тылу вооруженную до зубов армию, которая в любой момент начнет штурм президентского дворца.

После последнего съезда партии правые праздновали победу. Они поняли, что демократические настроения в партии - это настроения очевидного меньшинства, поэтому всякий разговор о компромиссах неуместен. Изгнать - и дело с концом. Очистить партию от ренегатов, соглашателей, фракционеров. Оставаться во главе такой партии был достаточный риск, но ещё существовал Союз, а вместе с ним и руководители республик, совмещающие свои президентства с высшими должностями в партиях. Существовало Огарево, а значит, и перспектива его возможного президентства во главе не столь монолитного, однако Союза, президентства, на этот раз прошедшего через процедуру всенародных выборов. Оставаясь инициатором сохранения Союза, он имел шанс. Он и вправо пошел осознанно, ориентируясь на настроение РКП. Президентом Союза его могли сделать только избиратели России. Россия по природе консервативна. Он должен, на какое-то время, стать понятным и близким российскому консерватизму. Итак, логика действий Горбачева становится более объяснимой. Только процедура всенародного избрания делает его президентство значимым. Вот тогда можно говорить о чистом президентстве, президентстве без партии. Но и в этом случае оставить вне контроля сгусток консервативной энергии, с гигантским аппаратом, и, будем откровенны, наиболее организованным аппаратом, с финансовыми средствами, и средствами немалыми, собственностью, по предварительным расчетам, где-то в пределах трех триллионов, - затея сверхрискованная. Это все равно что поселиться на постоянное место жительства на склонах действующего вулкана. Разумеется, в этом смысле Ельцин был бы его союзником, но... Причина ещё одной ошибки Горбачева - навязчивое самовнушение что Ельцин будет его конкурентом на выборах президента Союза.