Олег Попцов - Хроника времён 'царя Бориса'

Я добрался до Белого дома где-то часам к 16.00. Тех толп, которые впоследствии создали образ людского моря, окруживших Белый дом, ещё не было. Сразу прошел в штаб. Штабом считался 5-й этаж Президентского крыла, кабинет Бурбулиса. Напротив кабинет Скокова. На шестом этаже, в том же крыле, размещался премьер Иван Силаев. В коридоре, при входе в президентский кабинет, стояла усиленная охрана. Вид милиционеров с автоматами был непривычен. Они ещё не успели переодеться в другую, более соответствующую обстоятельствам форму. На 18.00 было назначено совещание у Силаева. Радио и телевидение России решением ГКЧП № 2 было запрещено. Практически выпуск всех демократических газет был прекращен. Еще "на птичьих правах" работало "Эхо Москвы", но мы понимали, что это, скорее, по недосмотру. И вряд ли радиостанция продержится больше 12 часов. Там, на совещании, было редкое единодушие: надо искать выход, найти способ прорвать блокаду. Еще не подполье, но задача та же самая - наладить вещание любыми средствами, из любой точки. У себя в Компании я появлялся наскоками, скорее с целью разведки - не стоят ли омоновцы? Омоновцы стояли от нас в 100 метрах, охраняли идеологический оплот ГКЧП: газеты "Правда" и "Советская Россия". Три бронетранспортера и безразличные сытые лица привилегированных войск, которым разрешено больше, чем разрешено остальной армии. Нас спрашивали, мы сами недоумевали, почему здание Компании не блокировано спецвойсками. Чуть позже мы поняли: а зачем? Весь теле - и радиоэфир сосредоточен в Останкино. Мы только начинали, сами кричали о своей технической бедности. Чего ради их перекрывать?

Утром 19 августа генеральный директор Компании Анатолий Лысенко дал жесткое указание - любыми способами вынести из здания компании съемочную технику: кассеты, магнитофоны, рассредоточить её по квартирам работников. Ситуация вообще-то была предельно проста. Эфир нам перекроют любыми способами, значит, надо внедриться туда и войти в контакт с теми, чей эфир закрыть невозможно. Схема действий сложилась практически мгновенно. Снимать, записывать во всех точках Москвы, во всех точках Ленинграда. Что бы ни произошло, как бы ни сложилась наша судьба, Всероссийская государственная телерадиокомпания свой выбор сделала не в эти дни, а много ранее - мы должны располагать неповторимыми документами, свидетельствующими о том, что произошло в России, именно в России. Войска были введены только в городах России, в ночь с 18 на 19 августа и в последующие дни.

Заседание союзного правительства, прошедшее именно в эти дни, с единственным вопросом, поставленным премьером Валентином Павловым высказать свое отношение к действиям ГКЧП, - дает ключ к пониманию, почему путч проходил именно так, а не иначе. Во-первых, само заседание подтверждает факт существования заговора, так как с правительством советуются не до начала событий, а после их свершения. Во-вторых, это правительство, хотя и формально, но постоянно подчеркивало свою реформаторскую суть, а значит, было завязано в общей системе взаимоотношений с мировым сообществом, которое хотя бы на словах, но поддерживало курс Горбачева на перестройку. В диалоге, возникшем на заседании, между премьером Павловым и его первым заместителем Щербаковым, с репликами министра финансов Орлова, обозначается главный страх - неминуемый отказ в кредитах. И Павлов, и Щербаков, и Орлов (неизмеримо более профессиональные в финансово-банковских делах, нежели Геннадий Янаев, Бакланов, Крючков, Язов или Пуго) понимали, что классический переворот пиночетовского характера мгновенно изолирует страну. И вся риторика так называемого "слова к народу" не более, чем политическая демагогия, не имеющая под собой ни финансовой, ни материальной, ни технической, ни структурной основы. И все призывы и заклинания провести ревизию, переаттестацию внутренних резервов этих самых резервов прибавить не могли. Поэтому и организовали такой переворот, при котором правила очевидной изоляции как бы не действовали: телефоны работают, поезда ходят, самолеты летают. Со стороны посмотреть - и никакой это не переворот, а незначительная коррекция курса, мобилизующая население на преодоление бесхозяйственности, безделья и анархии, вызванных разрушением старых структур. Ну а что касается средств массовой информации, их деятельность действительно приостановлена, но это так, для острастки, чтобы с перепугу не извратили реформаторский смысл координации курса. Отчасти цинично, но отчасти и правдоподобно. Отсутствие омоновцев перед входом на Российское телевидение не исключало наличие двух, а возможно, и четырех спецмашин (их дежурство чередовалось), люди, сидящие в машинах, были заняты своим профессиональным занятием - фиксировали входящих и выходящих из Компании посетителей. Немножко слушали, немножко записывали. Для спешной эвакуации техники это представляло определенную сложность, но нет худа без добра. Именно на эти дни планировался переезд части сотрудников в другое здание. Подъезжали грузовые машины, с кряхтением и руганью выносили мебель. Ничто не напоминало экстренности действий. Мы знали, что руководство ГКЧП было проинформировано Леонидом Кравченко (главой Государственного телевидения и радио) о состоянии дел на Российском телевидении и радио: "У них своей базы нет. Все, что они делают, создается на базе арендуемых площадей в "Останкино". Эту базу мы блокировали, поэтому их действия можно посчитать безопасной суетой, поэтому ОМОН не нужен, достаточно двух постов наблюдения. К ним непременно придут иностранные корреспонденты, они убедятся - никаких препятствий передвижению, никаких помех работе нет".