Евгений Анисимов: Толпа героев XVIII века

Будущий узник суздальской тюрьмы родился в Тульской губернии в 1757 году, в крестьянской семье. Звали его Василий Васильев. До 1785 года он жил в своей деревне как обычный семейный крестьянин, но потом внезапно оставил семью и постригся в удаленном от мира Валаамском монастыре. Там он, став иноком Адамом, и обрел свой необыкновенный дар, происхождение которого он, естественно, связывал с божественным откровением, с пребыванием на небесах и чтением книг пророчеств, которые потом он пересказывал и излагал в своих трех брошюрах. (То, что Авель был грамотен и хорошо владел слогом, видно из его сочинений и писем.)

Беда же Авеля как прорицателя состояла в том, что Господь не только наградил его способностью видеть будущее, но и внушил ему, чтобы он делился своими знаниями не просто со всеми встречными-поперечными, а только, по современному говоря, с vip-персонами, точнее – исключительно с государями. Между тем любопытствующих узнать свое будущее вокруг Авеля всегда было много, но он нещадно гнал от себя всех назойливых просителей, желавших узнать виды на урожай и будет ли удачен брак их дочерей. Даже высокопоставленным дамам вроде графини Потемкиной он отказывал, вежливо отписываясь: «Мне запрещено пророчествовать имянным указом. Так сказано: ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет и самого монаха Авеля и держать их в тюрьмах или в острогах под крепкими стражами. Видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство – в тюрьмах ли лучше или на воли, размысли убо». Наверняка такого указа не было в природе, но то, что Авелю дорого обходились его способности, – это уж точно. Отмеченная эксклюзивность дара Авеля, с одной стороны, вызывает недоверие к нему и заставляет подозревать, что он, подобно многим проходимцам (вспомним Распутина), хотел пристроиться ко двору в роли придворного прорицателя, волхва, быть в компании людей знатных, сидеть с ними за одним столом (что и было не раз). Как известно, в древности без обращения к прорицателям и волхвам не обходился ни один государь, и такие люди были на все золота, а их слово устрашало самых могучих правителей. Известно, что царь Борис Годунов многократно умолял прорицательницу Олену Юродивую предсказать его будущее, а она каждый раз гнала царя вон из своей убогой хибарки – видно, ничего хорошего она сказать ему не могла. И после этого Борис отравился.

Но справедливости ради отметим, с другой стороны, что вообще-то ради теплого местечка обычно говорят повелителям что-нибудь приятное, но такая уж была наша неоптимистичная история, а Авель врать не мог – гнева Божия боялся и, в отличие от Олены, не стеснялся своим багрянородным «клиентам» такие говорить страшные вещи, что после каждого откровения инока немедленно упекали в глухой монастырь или тюрьму, из которых он не вылезал и в которых провел треть жизни (как писал Авель в 1826 году о своих страданиях: «Был в трех крепостях и в шести тюрьмах, содержался всего времени двадцать один год»). Лишь к концу жизни, после предсказанного им «бунташного», кровавого вступления на престол Николая I в декабре 1825 года, Авель решил замолчать навсегда. В своем сочинении «Житие и страдание отца и монаха Авеля» он так писал: «Я согласился ныне лучше ничего не знать, да быть на воли, а нежели знать, да быть в тюрьмах и под неволею… буди мудр, да больше молчи».

В 1826 году Авель даже бежал из серпуховского Высотского монастыря, где жил с 1823 года, когда узнал, что архимандрит хотел его послать в Петербург к новому государю Николаю. Об этом Авель писал 20 июля 1826 года своему духовнику отцу Дормидонту. В письме духовнику он указал адрес, где он скрывается от теплых объятий власти. Тут она его и взяла под микитки и повезла в Суздаль…

Да что же такого он предсказывал, что так с ним неласково обращались власть имущие? Начал Авель с того, что в середине 1790-х годов сочинил первую свою рукописную книжку, в которой предрек скорую смерть императрицы Екатерины II, указал точно дату ее внезапной кончины и предсказал, что престол перейдет к ее сыну Павлу. Последнее не было для всех очевидным, ибо государыня готовилась передать трон после себя любимому внуку Александру и даже – по некоторым сведениям – подготовила завещание в пользу внука, в обход нелюбимого ей сына. Рукопись со своими откровениями Авель подарил настоятелю монастыря, который тотчас переправил ее в консисторию и оттуда в столицу. По одной из версий, старца бил по сусалам сам обер-прокурор Синода, стращал лютыми казнями, но императрица – истинная дочь Просвещения – «бреду старца» значения не придала, а указала его расстричь (т. е. извергнуть из монахов) и посадить в Шлиссельбургскую крепость. Там уже сидел подобный «артист». Это был мелкий чиновник, который, естественно, в умопомрачении, зашел как-то в Сенат, сел за стол присутствия, взял в руки перо и бумагу и начал строчить указы от имени «государя Павла Петровича». Его сразу же, по воле возмущенной государыни, повезли в Шлиссельбург.