Лев Черепнин - Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси

В Новгородских писцовых книгах встречаются указания на «припуск» «в поле» деревень [480] НПК, т. II, стр. 25, 30; т. III, стр. 483, 491. .

Конечно, ликвидация «пустоты» — дело длительное и трудоемкое. Она происходила не сразу. И в ряде документов отражаются различные стадии процесса заселения пустующих земель и включения их в орбиту хозяйственной эксплуатации. Так, очень колоритна разъезжая грамота около 1455–1456 гг., в которой указываются границы земель дмитровской княгини Евфросиньи Полиевктовны с великокняжескими землями. В грамоте упоминаются, с одной стороны, старые «поделы» (т. е. места в лесу, расчищенные под пашню), «поля» (т. е. пашенные участки), «заполица» (дальняя пашня), деревни. С другой стороны, фигурируют «ржище» (т. е. бывшее ржаное поле), «селище» (запустевшее село), от которого сохранились следы — «печищо», пустоши [481] АСЭИ, т. I, стр. 186, № 257. . Таким образом, заброшенные пашни и земледельческие поселения чередуются с обрабатываемыми земельными участками и населенными пунктами.

При отводе пустошей в Ярославском уезде, отданных в середине XV в. в Троице-Сергиев монастырь вдовой Р. А. Остеева Василисой, было указано, что их граница идет «серед леса», «поперек болота», но тут же, в глуши лесов и болот, оказались и участки пахоты («загоны») [482] Там же, стр. 141, № 196. .

В 1495–1497 гг. старец Спасо-Ярославского монастыря Александр жаловался на суде на черного крестьянина Микиту Леонова, который «вгородил себе в поле силно» монастырскую пожню Крестцы и «заросль поженную». Рядом с «поженными зарослями», как выяснилось, находились «боры и старые лесы», принадлежавшие к числу великокняжеских черных земель [483] ЦГАДА, Грамоты Коллегии экономии (далее — ГКЭ), № 14752; Д. М. Мейчик , Грамоты и акты XIV–XV вв. Московского архива Министерства юстиции, М, 1883, стр. 128–131. . Очевидно, когда-то лесом была покрыта и та земля, на которой теперь Микита Леонов вел свое хозяйство.

Результаты хозяйственной деятельности русского крестьянства хорошо отражены в одной грамоте великого князя Василия II Кириллову-Белозерскому монастырю середины XV в. Получив от одного вкладчика пустоши, монастырские власти при помощи своих крестьян «те пустоши розпахали, и людей собрали, и селцо и деревни нарядили». Там, где когда-то были пустоши, через новые деревни «проложили деи дорогу нову», через которую стали ездить «свертывая с старых дорог» [484] АСЭИ, т. II, стр. 107, № 170. . Сельцо и деревни стали оживленными жилыми пунктами.

Процесс освоения пустошей, где ранее были земледельческие поселения, ярко выступает из одной правой грамоты Спасо-Ярославскому монастырю конца XV в. На монастырской земле, на лугах, на одной части которых ставилось сено, а другая заросла лесом («на коси на поженной и на зарослех поженных наволоков»), крестьяне поставили починок. Они «поорали силно» землю, «житом посеяли» и «лес розчищают к тому починку». На суде встал вопрос о том, действительно ли новое земледельческое поселение возникло на земле, представлявшей собой пустошь, т. е. место, где такое поселение уже было раньше. Монастырский старец обратился к княжескому тиуну: «А пожалуй, господине судия, обозри тое земли и зарослей, бывала ли пустошь, и дворищ, и борозд загонных „и из город старых, и пахотные земли, и плужные и сошные по той пожне и по зарослям есть ли?» [485] ГКЭ, № 14752. . Наличие этих следов земледельческой культуры должно было явиться доказательством прав монастыря на эту землю, которую обрабатывали монастырские старожильцы.

Аналогичный вопрос о том, можно ли считать пустошью землю, где прежде были земледельческие поселения, возник в конце XV в. на суде по делу между крестьянином Симонова монастыря Василием Узким и великокняжеским крестьянином Семеном Кожей. С. Кожа называл спорную землю «селищем», указывая на нем «старое каменье». В. Узкий отрицал это, говоря, что это каменье он сам привез [486] АСЭИ, т. II, стр. 414, № 404. .

На суде по делу о земле Троице-Сергиева монастыря один из крестьян указывал, что деревни, поставленные якобы на месте, заново вычищенном из-под леса, в действительности находятся там, где сохранились «печища», т. е. следы бывших когда то поселений. «А что, господине, сказывают, что те деревни ставили розсекая лесы, а ныне, господине, на тех пустошах… и сегодня печищо старое, а сами, господине, те печища и пашут» [487] АСЭИ, т. I, стр. 416, № 538. .

В Новгородских писцовых книгах также имеются указания на «печища» («печищо в Заходе, писано обжею, а земли пашенные и нет») [488] НПК, т. II, стр. 823. .