Мэри Рено - Божественное пламя

- Ты был там?... Ты сам это слышал?...

Весенняя ночь в Македонских горах. Из окон дует, тянет холодом. Факелы дымят на сквозняке; гаснут последние угли на священном очаге, мерцая на древнем, почерневшем каменном барабане. Уже поздно. Наверху сгущаются тени; и кажется, что каменные стены подались внутрь, стараясь подслушать их разговор.

Все гости разошлись, кроме одного. Рабов отослали спать. Хозяин с сыном придвинули три ложа вплотную к одному из винных столиков; остальные, небрежно распиханные по углам, придают комнате разгромленный вид.

- Так ты говоришь, - повторил Павсаний, - ты сам там был?

Он так подался вперед, что пришлось ухватиться за край ложа, чтобы не упасть. Глаза его покраснели с похмелья; но то что он сейчас услышал заставило протрезветь. Хозяйский сын встретил его взгляд, глаз не отвел. Молодой еще парень, с выразительными голубыми глазами, с тонкими губами под короткой черной бородой...

- Это я спьяну сболтнул. Я ничего больше не скажу.

- Я прошу прощения за него, - сказал отец, Диний. - Что это на тебя накатило, Хиракс? Я ж пытался тебя остановить, а ты и не глянул...

Павсаний повернулся, словно вепрь раненый копьем:

- Так ты тоже знал?!

- Меня там не было, но слухом земля полнится... Мне очень жаль, что ты услышал именно здесь, в моем доме. Трудно было представить, что царь с Атталом могут хвастаться таким делом даже с глазу на глаз, меж собой, а уж тем более в компании. Но ты ж лучше кого другого знаешь, что с ними делает бурдюк.

Павсаний впился в дерево побелевшими пальцами.

- Он пообещал мне, восемь лет назад, что никогда не позволит говорить об этом в его присутствии!... Только это меня удержало от мести. Он это знает, я ему сказал тогда!

Он своей клятвы не нарушил, - кисло улыбнулся Хиракс. - Он не позволял никому говорить. Он сам говорил. Благодарил Аттала за услугу. А когда Аттал попытался ответить - зажал ему рот, и оба смеяться начали. Теперь я понял, почему смеялись.

- Он клялся мне потоком Ахерона, - почти прошептал Павсаний, - что заранее ничего не знал...

Диний покачал головой:

- Хиракс, я беру свои слова назад, забудь что я тебя упрекал. Раз уж знают многие - лучше чтобы Павсаний от друзей это услышал.

- Он мне сказал тогда, - прохрипел Павсаний, - через несколько лет, видя тебя в почете, все начнут сомневаться в этой истории, а потом и вовсе забудут...

- Клятвы мало чего стоят, если люди чувствуют свою безнаказанность, сказал Диний.

- Атталу ничто не грозит, - небрежно заметил Хиракс. - Он будет с войсками в Азии, его не достанешь.

Павсаний напряженно смотрел мимо них, на гаснущую, красную головню в очаге. И обратился, вроде, тоже к ней:

- Неужто он думает, что теперь слишком поздно?

- Если хочешь, можешь мое платье посмотреть... - предложила Клеопатра.

Александр пошел за ней в ее комнату, где оно висело на Т-образной подставке: тонкий шафрановый лён, украшенный цветами из драгоценных камней. Её-то не в чем винить, да и разлука скоро... Он погладил её по спине. Несмотря ни на что, предстоящие торжества её манили; побеги радости пробивались из неё, как зелень на выжженном склоне; она начала осознавать, что скоро станет царицей.

- Посмотри, Александр!

Она подняла с подушки свадебный венок - пшеничные колосья и побеги оливы из тонкого золота - и пошла к зеркалу.

- Стой! Не примеряй, это плохая примета!... Но выглядеть ты будешь прекрасно.

Она слегка похудела в последнее время, и обещала стать интересной женщиной.

- Надеюсь, мы скоро поедем наверх, в Эги. Я хочу посмотреть, как украшают город; когда соберутся все эти толпы - там уже не погуляешь... Ты слышал, какой будет процессия к театру, на посвящение Игр? Всем двенадцати Олимпийцам их посвятят, и статуи понесут...

- Не двенадцать, а тринадцать понесут, - сухо сказал Александр. Двенадцать Олимпийцев и божественного Филиппа. Но он скромный, его статуя пойдёт последней... Слушай! Что это за шум?

Они подбежали к окну. Подъехавшие слезали с мулов и строились по ранжиру, чтобы идти во дворец. На всех были лавровые венки, а главный держал в руках лавровую ветвь.

- Мне надо вниз. - Александр соскользнул с подоконника. - Это глашатаи из Дельф, с оракулом про войну.

Он быстро поцеловал сестру и двинулся к двери. Ему навстречу входила мать.

Клеопатра заметила, как мать смотрит на сына, мимо неё, и в ней снова шевельнулась давняя горечь... А Александр сразу узнал этот материнский взгляд: она звала его в какую-то тайну.

- Я сейчас не могу, мам. Глашатаи из Дельф приехали. - Увидев, что она собирается заговорить, он быстро добавил: - У меня есть право там быть. И нам с тобой не надо, чтобы об этом забывали. Верно?