Литтон Стрэчи - Королева Виктория

Происшествие с леди Флорой еще более обострило трения между этими партиями. Хастингсы были тори, и газеты партии Тори атаковали лорда Мельбурна и Двор в самых нелицеприятных выражениях. Сектантская приверженность королевы пропорционально возросла. Но роковой час приближался все быстрее. В первых числах мая положение министров стало весьма шатким — по одному из важнейших политических вопросов в палате общин они смогли победить с преимуществом лишь в пять голосов, — и они решили подать в отставку. Узнав об этом, Виктория расплакалась. Неужели все кончено? Неужели она видит Лорда М. в последний раз? Пришел Лорд М.; и что любопытно, даже в этот трагический момент пунктуальная девушка записала, с точностью до минуты, время прихода и ухода любимого министра. Разговор был долгим и трогательным, но исход его был предрешен — королева должна была послать за герцогом Веллингтонским. Прибыв на следующее утро, герцог посоветовал Ее Величеству послать за сэром Робертом Пилом. Она была в «состоянии глубокой печали», но с королевской решимостью проглотила слезы и, взяв себя в руки, приготовилась к тягостной встрече.

Пил был сдержан, горд и скромен по натуре. Его манеры были не идеальны, и он это знал. Его легко было смутить, и в такие моменты он становился еще более скованным, неловким, начинал выстукивать ногой по паркету какой-нибудь танцевальный ритм. Он очень хотел произвести на королеву благоприятное впечатление, и эта его озабоченность лишь затрудняла достижение цели. Оказавшись перед лицом надменной и враждебно настроенной девушки, он полностью утратил инициативу. Она холодно заметила, что он выглядит несчастным и «выжатым», и пока он стоял в оцепенении, время от времени непроизвольно двигая ногой, королева была просто шокирована этой его манерой. «О! Как далеки, как ужасно далеки его манеры от искренних, открытых, естественных и теплых манер лорда Мельбурна». Тем не менее, аудиенция прошла без эксцессов. Лишь однажды возник легкий намек на разногласие. Пил высказал предположение о необходимости некоторых изменений в составе королевского двора: королева не должна быть полностью окружена женами и сестрами его политических противников, хотя бы некоторые фрейлины королевской опочивальни должны сочувствовать его правительству. Лишь только он коснулся этой темы, королева мягко намекнула, что она хотела бы оставить свой двор в прежнем виде. На что сэр Роберт ответил, что вернется к этому вопросу позже, и тут же перевел разговор на некоторые детали формирования своего кабинета. В его присутствии Виктория оставалась, по ее собственным словам, «чрезвычайно собранной, вежливой и бодрой, и ничем не выдала своего волнения», но стоило ему уйти, она ощутила себя полностью сломленной. Затем она взяла себя в руки и написала лорду Мельбурну обо всем случившемся и своем отчаянии. «Она чувствует, — писала она, — что лорд Мельбурн поймет, каково ей находиться среди врагов тех, на кого она всегда полагалась и кого уважала; но что хуже всего, она лишена возможности видеть лорда Мельбурна, к чему она так привыкла».

Ответное письмо лорда Мельбурна было весьма мудрым. Он попытался успокоить королеву и побудить ее принять новое положение с достоинством, и о предводителях Тори он не может сказать ничего, кроме хорошего. Что же касается фрейлин, здесь королева должна настаивать на своем, писал он, поскольку это касается лично ее, «но, — добавил он затем, — даже если сэр Роберт не сможет этого признать, не следует полностью отказываться от дальнейших обсуждений». Здесь, впрочем, правота лорда Мельбурна вызывает некоторые сомнения. Вопрос этот был сложен и тонок и никогда больше не вставал, но последующая конституционная практика установила, что Правящая Королева должна прислушиваться к пожеланиям премьер-министра, касающимся состава женской половины ее двора. Однако мудрость лорда Мельбурна оказалась растраченной впустую. Королева осталась безутешной, и еще менее она была склонна следовать его совету. Ведь эти возмутительные Тори хотят отнять у нее фрейлин, и ночью она решила — что бы ни говорил сэр Роберт, она не согласится удалить ни одну из них. Так что, когда на следующее утро Пил появился снова, она была готова к борьбе. Начал он с подробностей новых назначений в Кабинете, и затем добавил: «А что, ма’ам, по поводу фрейлин», — на что королева его резко прервала. «Я не отошлю ни одну из моих фрейлин», — сказала она. «Как, ма’ам! — сказал сэр Роберт, — Ваше Величество предполагает оставить их всех?» «Всех», — ответила королева. Лицо сэра Роберта исказила странная гримаса, он не смог скрыть волнения. «И главную гардеробщицу, и всех фрейлин королевской опочивальни?» — выдавил он из себя наконец. «Всех», — ответила Ее Величество еще раз. Все уговоры и аргументы были впустую. Напрасно он говорил, все более распаляясь, о конституции, о Правящих Королевах, об интересах республики, напрасно танцевал он свой патетический менуэт. Она была непреклонна, но и он, несмотря на все свое смущение, не собирался отступать, и когда наконец ушел, ничего так и не было решено — вопрос формирования правительства завис в воздухе. Теперь Виктория буквально взбесилась. В ярости она решила, что сэр Роберт пытается ее перехитрить, разлучить с друзьями и навязать ей свою волю. Но это еще не все: пока этот бедняга дергался перед ней в смущении, она внезапно осознала, что единственная вещь, которая ей крайне необходима, — это лазейка к отступлению. Она схватила перо и черкнула записку лорду Мельбурну.