Жильбер Мартино - Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне

А вдали, прижавшись к плато Лонгвуд, вырисовываются на фоне неба низкие строения, слабо защищаемые от дующего в спину ветра тонкими ветвями эвкалиптов. Кто может знать, о чем думал в тот момент Император? Догадывался ли он, что именно это место в нескольких сотнях метров от его будущей могилы станет последним этапом его удивительного пути? Или же в нем все еще таилась живущая в каждом из нас и часто позволяющая обманываться вплоть до самого конца надежда на еще одно триумфальное возвращение?

Полковник Скелтон, лейтенант-губернатор, и его жена живут здесь летом. Им слишком хорошо знаком остров, чтобы не знать, что зимой жизнь на плато невыносима, а потому лишь в самую жару, с октября по февраль, они покидают свой дом в Джеймстауне, напротив дома Генри Портеса, в поисках прохлады, приносимой дующими на высоте пассатами. В остальное время года печальный пейзаж пустеет: несколько лачуг и один-два дома ютятся у южного склона Fisher's Valley — «Долины рыбака», но на самом верху — ни малейшего признака жизни. Мадам Скелтон распорядилась приготовить изысканный обед. Она осыпала Императора любезностями, ибо гордилась возможностью продемонстрировать свое владение французским языком и была ошеломлена тем, что принимает за своим столом низвергнутого монарха. Но Наполеон, с его умением мгновенно оценивать обстановку, тотчас понял, сколь неудобно это жилище. Что на самом деле представлял собой этот перестроенный сарай? Гостиная, расположенная в выступающей части фасада, которая служит и прихожей, столовая, три спальни и службы, как это обычно изображается на планах колониальных домов. «Император, — говорит Маршан, — был отнюдь не в восторге от этого жилища, где не было ни тени, ни воды, где свирепствовали юго-восточные ветры и яростными порывами напоминали о себе в этот момент». Единственным достоинством было лишь огромное плато, где можно было скакать верхом и прогуливаться в коляске под сенью эвкалиптовой рощи.

Было три часа, когда Наполеон тронул свою лошадь и попрощался с хозяевами; ярко светило жаркое солнце, когда он по той же дороге двинулся к Джеймстауну. По мере того как спускаешься вниз, буйная растительность вечно влажного плато сменяется кактусами, а зелень долин — красноватыми вулканическими скалами, выжженными безжалостным солнцем, и Император, как и его обер-гофмаршал, не без страха ожидал возвращения в Портес Хаус, докучливых прохожих и раскаленного воздуха пыльной улицы. То ли этот страх, то ли желание быть отделенным хоть несколькими километрами от адмирала, а быть может, романтическая прелесть владения Бриаров заставляют его, увидев у подножия водопадов в форме сердца утопающий в зелени дом, выразить желание отправиться туда. Хозяин этих мест Уильям Балькомб прикован к постели подагрой, но семья его, расположившаяся на лужайке, трепещет от волнения, когда адмирал представляет гостей.

«Вблизи Наполеон казался ниже ростом, — пишет Бетси, — особенно рядом с сэром Джорджем Кокбэрном с его могучим сложением и аристократической физиономией; к тому же он уже несколько утратил тот величественный вид, что так поразил меня в первый раз. Он был смертельно бледен, однако черты его, несмотря на их холодность, бесстрастность и суровость, показались мне удивительно красивыми. Едва он заговорил, его чарующая улыбка и мягкость манер тотчас рассеяли наполнявший меня до того страх. Он опустился на один из стоявших тут стульев, обвел своим орлиным взором наше скромное жилище и сказал маме, что оно на редкость удачно расположено». Было четыре часа, и солнце уже исчезало за грядой скал, закрывавшей горизонт на западе, заливая долину косыми лучами света; беседка из виноградных лоз манила своей тенью, в бассейне резвились рыбки, а на деревьях щебетали птицы. Наполеон, очарованный этим местом, покоренный дышавшим здесь безмятежным покоем, попросил разрешения пользоваться легким строением, примыкавшим к дому; этот летний домик, построенный Баль-комбом, чтобы его дети и их друзья могли там полдничать, представлял собой одну изящно отделанную в стиле Регентства комнату, площадью в несколько квадратных метров, с большими опускными окнами, выходящими на юг, восток и запад. Расположенная наверху пятиметровая мансарда будет служить спальней Лас Казу и его сыну, которых Бертран вызвал из города, а Маршан и мамелюк Али будут спать у дверей, завернувшись в свои плащи, на тощих матрасах, принесенных с «Нортумберленда».