Теперь по поводу отсутствия оружия среди черняховских находок. Интересно было бы сопоставить это с письменными источниками. Иордан [1997: 84]: «Германарих... двинул войско против венетов, которые хотя и были достойны презрения из-за [слабости их] оружия...». Сирийский автор VI в. Захарий Ритор (его сообщение о «народе Рос»): «... Оружия у них нет» (цит. по [Фроянов 1988: 19]). Странность заключается в том, что «слабость» и даже «отсутствие» оружия, как кажется, не мешали славянам одерживать победы над врагами. Иордан пишет, что в том же IV веке анты, в частности, разбили остроготов Винитария в первом сражении [1997: 108], а в VI веке венеты и вообще «свирепствуют повсеместно» [там же: 84], хотя количество оружия среди археологических находок не увеличилось (к этому же веку периода Великого расселения славян относится и сообщение Ритора). В чем же здесь дело? Совершенно курьезным выглядит предположение Л.Нидерле [2001: 411] о том, что оружием славян в этот период служили только заостренные колья, луки со стрелами и плетеные или деревянные щиты. Пахали землю сложными железными плугами [Седов 2002: 155-162], а на медведя или на врага выходили с кольями?! Однако, эта кажущаяся несуразность разрешается просто. В условиях далеко зашедшего общественного неравенства оружие играет двоякую роль в обществе. Помимо своего очевидного предназначения – убивать врагов – оно играет еще и роль маркера социальной принадлежности. Начиная уже со стадии военной демократии, воины сильного племени используют оружие для того, чтобы выделить себя из числа представителей слабых племен, вынужденных платить дань, и из числа низших слоев собственного племени, не имеющих права носить оружие. Оружие для этого применяется прямо – для подавления недовольства покоренных и косвенно – для психологического давления на последних. Отсюда почтение к оружию (даже самому примитивному), отсюда хвастовство им, отсюда и презрение к «серым мужикам», а также погребальные ритуалы с оружием. Славяне (чье общество, как было указано, находилось в стадии первобытной демократии) выходили на бой с готами, вооруженные лесорубными топорами и охотничьими рогатинами. Вероятно даже, что вместо последних использовали то, что впоследствии русские охотники называли «складенец» – цельнометаллический кинжал на кожаном ремне, который перед боем может насаживаться на подходящее древко (современные уголовники такое оружие называют «зуб»). Это вооружение славянского ополчения весьма мало уступало вооружению готских дружин (на тот период, в основном, - копья и секиры), и, если готы и одерживали победы, то только за счет лучшего владения этим оружием (см. далее). Однако, увидев противника, вооруженного «мужицкими» топорами и складенцами, готам было трудно сдержать удивление, а то и «презрение», что, впрочем, не мешало при случае от этого противника и бежать. Именно потому, что при «военной демократии» этой демократии бывает немного, В.П.Алексеев и А.И.Першиц [Алексеев 2004: 283] считают этот термин неудачным, полагая, что лучше называть этот строй «военно-племенной организацией».
Таким образом, следует сделать вывод, что хотя славяне «Трояновых веков», действительно не боялись нападения извне, но это было не потому, что у них не было врагов, а потому что при любом набеге брало оружие все племя, при большом нашествии – вся «Троянова земля», и враг быстро убеждался в своем легкомыслии – неприятностей много, а добычи – увы (в III-IV веках еще не было столь дотошных археологов).
Следует сказать, что В.В.Седов [2002: 187] причисляет «черняховское» население Нижнего Днепра к готам. «...Нельзя утверждать, что носители черняховских древностей Нижнего Поднепровья были исключительно готы. Население и здесь было полиэтничным, но германский этнический элемент, очевидно, более заметен, чем в других регионах черняховской территории. По всей вероятности, это был своеобразный центр остроготов, откуда они распространяли свое военно-политическое господство на население соседних земель» [там же: 194]. Это утверждение довольно странно, поскольку сам исследователь пишет не о превалировании (пусть даже местном) элементов «вельбарской» культуры (связываемой с готами), а только о том, что они «более заметны». В другом месте: «В лесостепной части черняховской территории наиболее отчетливо вельбарские элементы фиксируются в могильниках...[перечисляются могильники – В.Б.] …На большинстве памятников они составляют небольшой процент. Исключением является некрополь Косаново, в котором среди лепной керамики около трети принадлежит к вельбарским формам» [там же: 183-184]. К сожалению, по поводу низовьев Днепра В.В.Седов не дает количественного соотношения вельбарских и других элементов, но можно предположить, что и там имеющих вельбарские признаки не более трети (судя по его карте [там же: 183]). Гораздо более правдоподобно другое его предположение: «Археологические материалы подтверждают появление новых племен в районе Мэотиды в 40-50 гг. III в., и среди них могли быть остроготы из Северо-Западного Причерноморья» [там же: 185]. Поскольку именно Мэотида (Азовское море) древними историками определяется как главный ориентир в локализации остроготов, то, вероятно, здесь и был их «своеобразный центр, откуда они...» и т.д. В Нижнем же Поднепровье жило население этнически довольно пестрое, но ведущее вполне «черняховский» образ жизни (выращивание хлеба, торговля хлебом, совместная оборона от общего врага) и к союзу остроготов, где общество находилось на стадии военной демократии, отношения не имело. К тому же носителями вельбарских элементов в культуре, как пишет опять же сам В.В.Седов, не обязательно должны являться готские или вообще германские племена [там же: 184].
Читать дальше