Виктор Болдак - Кащей - Германарих?

Крупный «сгусток» на Роси и в Среднем Поднепровье можно соотнести с россами, росичами (см. главу I). Такой же крупный между Днестром и нижним Днепром - Б.А.Рыбаков [2001: 26-27] соотносит с летописными тиверцами. В излучине Днепра – менее крупный, соотносимый с уличами [там же]. Так в дальнейшем эти союзы племен и будут называться. Вероятно, сюжет «первой» сказки исходит от россов. Женский персонаж здесь совершенно непорочен. Она вполне невинно со своей стороны похищена Кащеем и использует близость с ним только для того, чтобы помочь герою его убить. Только в этой сказке есть некоторые сведения о Кащеевом царстве (в других источниках их нет совсем). Можно добавить, что «пиратский» вариант былины, вероятно, того же происхождения, т.к. там идет речь о торговом пути по Днепру – жизненно важной коммуникации для россов IV века. Видимо сюжет былины о Даниле Ловчанине (см. выше) также относится к тому же союзу.

К происхождению в союзе племен уличей можно возвести былину об Иване Годиновиче. Уличи находились ближе всех к владениям остроготов (которые, как все тогдашние германцы, не умели жить с соседями в мире) и крайне нуждались в поддержке союзников из родственных племен. А в тылу у них находились «вероломные росомоны». Отсюда – крайняя нетерпимость к женскому персонажу (даже ее отца назвали не князем, а «гостем», во многих вариантах помещают его не в русский Чернигов, а в самую враждебную на взгляд сказителя землю (Литва, Орда и т.п.). В.Я.Пропп [1999: 134] пишет, что многие исследователи отмечали крайнюю жестокость описания казни Настасьи в этой былине. Для большей нравоучительности сюжета казнь княгини Лебеди, совершенная Германарихом была приписана Ивану Годиновичу – отношение рассказчиков к княгине и ее племени очевидно из этой детали. В то же время географически излучина Днепра находится ближе всего к владениям гуннов – удобнее для «заговора» (посольства) к ним. В этом же союзе зародился и сюжет другой былины (или исторической песни), которая впоследствии была сильно переработана и в этом измененном виде дошла до нас как былина о Михаиле Потоке (но сохранила некоторые черты своего древнего варианта).

«Вторую» сказку следует связать с тиверцами. Они позже всех познакомились с готами (герой впервые увидел Кащея, когда тот уже «висел на цепях»). Дальнейшие события сказки также коррелируются только с событиями «второй» войны. Отношение к женскому персонажу в целом благожелательное, но сдержанное – герой борется с богатыршей Марьей Моревной, она – не своя, хотя и достаточно симпатична. Именно так, очевидно, к россам относились тиверцы. Почти столь же сдержанное отношение здесь и к Кащею – последний, хотя и злодей, но, в отличие от других источников, во «второй» сказке какие-то человеческие чувства ему не чужды – в благодарность за свое освобождение он рубит героя только после двух предупреждений.

В.В.Иванов и В.Н.Топоров пишут о развитии образа былинного Святогора: «В реконструкции Святогор – хтоническое существо, возможно, открыто враждебное людям… В этом [последующем – В.Б.] “улучшении” образа Святогора сыграл роль и внешний фактор – эпитет “святой”. Но сам этот эпитет, как и все имя Святогора, является, видимо, результатом народно-этимологического “выпрямления” первоначального имени, близкого названиям типа Вострогор, Вострогот, принадлежащим мифологической птице, связанной с горами в “Голубиной книге” (“Вострогор – от птица да всем птицам птица”, “Вострогот птица вострепещется, а Фаорот гора вся да восколеблется” и т.п.)» [Мифология 1998: 491]. Заметим, что «народно-этимологическому выпрямлению» подвергаются, как правило, заимствованные иноязычные слова и заимствовано было именно слово «Вострогот» («Вострогор» – это уже первая стадия «выпрямления» под влиянием русского слова «гора»); о происхождении имени «Вострогот» от вождя остроготов – Кащея – говорилось в предыдущей главе). Таким образом, если исследователи правы в отношении изменений в образе и имени Святогора, получается, что былины о Святогоре (речь идет о немногочисленных ранних сюжетах, связанных с этим образом, точнее – только двух из них [Пропп 1999: 345]) также восходят к коллизии IV в.; этот ранний Вострогот – будущий Святогор также имеет своим прототипом Германариха-Кащея (хотя и не «хтонического», но в то время, действительно, открыто враждебного людям»). Вполне логично отнести формирование сюжетов об этом зловредном, но могучем и в чем-то даже симпатичном персонаже (учитывая, что те же черты имеет и Кащей из «второй сказки») также к племенному союзу тиверцев – победителей остроготов.