Владимир Шигин - Герои русского парусного флота

…За окнами Летнего дворца грохотал нескончаемый салют, гулко ухали пушки стоявших на Неве кораблях — Петербург праздновал заключение долгожданного мира со Швецией. Отныне Россия становилась полноправной морской державой.

Пётр, радостный, хотя и немного усталый, поставил на стол пустой штоф, подозвал стоявших поодаль Меншикова и Апраксина.

— Вот он, венец долгих трудов наших, — сказал им, улыбаясь. — Мир Ништадтский. Море Балтийское отныне и навеки подвластно россиянам, флот наш в нём стал полновластным хозяином! Слава за то Всевышнему да народу, что всё превозмог и вытерпел!

Пётр помолчал, думая о чём-то своём. На лбу проступили две глубокие морщины. Улыбка сама собой сошла с лица.

— О чём задумался, Питер? — поинтересовался разрумянившийся от долгих танцев Меншиков.

— Видишь, Данилыч, посол англицкий в углу стоит невесел? Не по душе ему сила наша. Сегодня же отчёт обо всём писать станет и хулу на нас лить. Боится Лондон нас, а паче всего флота, в огне рождённого! — Пётр гневно сдвинул брови. — Зависть монархов держав европейских требует от нас дальнейшего усиления морского. Мыслю одно твёрдо, что надлежит теперь корабли 100-пушечные строить немедля.

— Сие дело пока нам не под силу, — покачал головой генерал-адмирал Апраксин. — Английцы и те таковые строить опасаются. Крепость продольная, чрез которую корабли столь длинные на волне не ломаются, даже их мастерам не подвластна!

— Неверно сие! — оборвал его Пётр. — Французы таковые строят, и у нас таковые будут! Чем угодно поступлюсь, но своего добьюсь — будет наш флот на всех морях и окиянах первенствующ!

К началу 20-х годов XVIII века Балтийский флот России представлял собой уже достаточно грозную силу. В его составе насчитывалось около двадцати линейных кораблей, большое количество других парусных и гребных судов. Выросло целое поколение талантливых и самобытных корабельных умельцев, среди которых первыми по мастерству были сам Пётр I и его ближайший помощник Федосий Скляев. От своих корабелов царь требовал главного — наращивания мощи бортового залпа с каждым новостроем. За 54-пушечной «Полтавой» спустили на воду 64-пушечный «Ингерманланд». Корабль ещё не вступил в боевой строй, а на рабочем столе «плотника Михайлова» уже лежал чертёж корабля с восьмьюдесятью пушками.

И всё же основу русского флота составляли 66-пушечные корабли. Головным был корабль «Екатерина». Современники отмечали, «что подобного корабля нет ни в Англии, ниже в прочих государствах, ибо при постройке онаго употреблено всевозможное искусство относительно к прочности и красоте». Но Петра это мало устраивало. Вскоре на воду сошёл первый русский трёхдечный корабль, названный «Фридеманкер», имевший «добрые ходовые качества и лёгкость хода». Он имел около двух тысяч тонн водоизмещения и восемьсот человек команды. А на адмиралтейской верфи Федосий Скляев уже закладывал 90-пушечный корабль «Лесное»… Но царю не давали покоя 100-пушечные. Он буквально бредил ими. Мечты мечтами, а реальность убеждала в обратном. Чтобы разместить столько орудий, требовалось значительно увеличивать длину кораблей.

Необходимы были очень точные расчёты не только поперечной остойчивости, уже хорошо освоенной русскими мастерами, но и «продольной крепости корпусов». В этом-то и была загвоздка. Рассчитать продольную остойчивость было настолько сложно, что даже англичане после нескольких тяжёлых катастроф строили только широкие и короткие корабли. Во всём мире в то время лишь французским корабелам удалось до конца постичь тайну «продольной крепости». Но французы берегли свой приоритет как зеницу ока, щедро платя мастерам за сохранение тайны.

Однако Пётр не отчаивался, прилагая поистине титанические усилия, чтобы «вызнать сей крепкий секрет бурбонский». Прибыв в 1717 году во Францию для организации нового политического союза, Пётр нашёл время встретиться с французскими мастерами, но, несмотря на великие посулы, разузнать ему ничего не удалось.

Поиском расчётов продольной прочности не один год занимался посланный царём во Францию его любимец Конон Зотов, но даже ему, известному знатоку морского дела, искусному разведчику и дипломату, выполнить эту деликатную и трудную задачу оказалось не под силу. Зато удалось другое. Предприимчивый Зотов разыскал отошедшего от дел старого французского мастера Мориса Пангалея, овладевшего столь нужным россиянам секретом. Пангалей продать секрет наотрез отказался, зато после долгих уговоров согласился построить в России по своим расчётам линейный корабль. Оплату для себя он запрашивал поистине фантастическую, но на это пошли сразу — выбирать не приходилось.