Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

Впрочем, весьма вероятно, что его отец приобрел свободу и вскоре вслед за тем получил должность писца, которая была обыкновенно уделом людей его звания. Благоприятные предсказания или, скорее, сознание высших достоинств про­будили честолюбие в его сыне и внушили ему желание ис­кать фортуны на военном поприще. Очень интересно просле­дить и его заслуги, и случайности, которые дали ему возможность оправдать те предсказания и выказать те достоин­ства перед глазами всего мира. Диоклетиан был назначен гу­бернатором Мезии, потом был возведен в звание консула и, наконец, получил важную должность начальника дворцовой стражи. Он выказал свои дарования в персидской войне, а после смерти Нумериана бывший раб, по сознанию и реше­нию его соперников, был признан всех более достойным императорского престола. Злоба религиозных фанатиков, не щадившая необузданного высокомерия его сотоварища Мак­симиана, старалась набросить сомнение на личное мужество императора Диоклетиана. Нас, конечно, не легко уверить в трусости счастливого солдата, умевшего приобрести и сохра­нить как уважение легионов, так и доверие стольких воинст­венных государей. Однако даже клевета достаточно рассудительна для того, чтобы нападать именно на самые слабые стороны характера. Диоклетиан всегда имел то мужество, какого требовали его обязанности или обстоятельства, но он, как кажется, не обладал той отважной и геройской неустрашимостью, которая ищет опасности и славы, никогда не при­бегал к хитростям и заставлял всех невольно преклоняться перед собою. У него были скорее полезные, чем блестящие способности: большой ум, просвещенный опытом и знанием человеческого сердца; ловкость и прилежание в деловых за­нятиях; благоразумное сочетание щедрости с бережливо­стью, мягкости со строгостью; глубокое лицемерие, скрывав­шееся под личиной воинского прямодушия; упорство в прес­ледовании своих целей; гибкость в выборе средств, а глав­ным образом великое искусство подчинять как свои собст­венные страсти, так и страсти других людей интересам свое­го честолюбия и умение прикрывать свое честолюбие самы­ми благовидными ссылками на требования справедливости и общественной пользы. Подобно Августу, Диоклетиан может считаться основателем новой империи. Подобно тому, кто был усыновлен Цезарем, он был более замечателен как госу­дарственный человек, нежели как воин; а ни один из этих го­сударей не прибегал к силе, когда мог достигнуть своей цели политикой.

Рис. Гай Аврелий Валерий Диоклетиан.

Диоклетиан воспользовался своим торжеством с необы­чайной мягкостью. Народ, привыкший превозносить мило­сердие победителя, когда обычные наказания смертью, изг­нанием и конфискацией налагались хотя бы с некоторой умеренностью и справедливостью, смотрел с самым прият­ным удивлением на тот факт, что пламя междоусобной вой­ны потухло на самом поле битвы. Диоклетиан возложил свое доверие на главного министра из семейства Кара, Аристобула, пощадил жизнь, состояние и служебное положение своих противников и даже оставил при своих должностях большую часть служителей Карина. Нет ничего неправдоподобного в том, что не одно только человеколюбие, но также и благора­зумие руководило действиями хитрого Диоклетиана: одни из этих служителей купили милостивое расположение тайной изменой, других он уважал за признательную преданность к их несчастному повелителю. Благоразумная прозорливость Аврелиана, Проба и Кара заместила различные гражданские и военные должности людьми достойными, удаление кото­рых причинило бы вред государству, но не принесло бы ни­какой пользы самому императору. Такой образ действий внушал всем римским подданным самые светлые надежды на новое царствование, а император постарался поддержать это благоприятное настроение умов, объявив, что из всех добро­детелей его предшественников он будет всего более стараться подражать гуманной философии Марка Антонина.

Первое значительное дело его царствования, по-видимому, служило доказательством как его искренности, так и его умеренности. По примеру Марка он избрал себе сотоварища в лице Максимиана, которому он дал сначала титул Цезаря, а впоследствии и титул Августа. Но и мотивы его образа действий, и предмет его выбора нисколько не напоминали его славного предшественника. Возводя развратного юношу в императорское звание, Марк уплатил долг личной признательности ценою общественного благополучия. А выбирая в сотоварищи друга и сослуживца в минуту общественной опасности, Диоклетиан имел в виду оборону Востока и Запа­да от неприятеля. Максимиан родился крестьянином и, подо­бно Аврелиану, был уроженец Сирмиума. Он не получил ни­какого образования, относился с пренебрежением к зако­нам, и, даже достигши самого высокого общественного поло­жения, напоминал своей грубой наружностью и своими гру­быми манерами о незнатности своего происхождения. Война была единственная наука, которую он изучал. В течение своей долгой военной карьеры он отличался на всех границах империи, и, хотя по своим военным способностям он был бо­лее годен для исполнения чужих приказаний, чем для ко­мандования, хотя он едва ли когда-либо мог стать в ряд луч­ших военаначальников, он был способен выполнять самые трудные поручения благодаря своей храбрости, стойкости и опытности. Пороки Максимиана были не менее полезны для его благодетеля. Будучи недоступен для чувства сострадания и никогда не опасаясь последствий своих деяний, он был всегда готовым орудием для совершения всякого акта жесто­кости, на какой только угодно было хитрому Диоклетиану подстрекнуть его. В этих случаях Диоклетиан ловко от­клонял от себя всякую ответственность. Если политиче­ские соображения или жажда мщения требовали кровавых жертв, Диоклетиан вовремя вмешивался в дело, спасал жизнь немногих остальных, которых он и без того не был на­мерен лишать жизни, слегка журил своего сурового сотова­рища и наслаждался сравнениями золотого века с железным, которые обыкновенно применялись к их противоположным принципам управления. Несмотря на различие своих харак­теров, оба императора сохранили на престоле ту дружбу, ко­торую они питали друг к другу, бывши частными людьми. Высокомерие и заносчивость Максимиана, оказавшиеся впоследствии столь пагубными и для него самого, и для об­щественного спокойствия, почтительно преклонялись перед гением Диоклетиана, признавая превосходство ума над гру­бой силой. Из гордости или из суеверия два императора присвоили себе титулы - первый Юпитерова сына (Jovius), а второй Геркулесова сына (Herculius). В то время как движение мира (так выражались продажные ораторы того вре­мени) направлялось всевидящей мудростью Юпитера, непо­бедимая рука Геркулеса очищала землю от чудовищ и тира­нов.