Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

Рис. Марк Аврелий Карин.

Когда император Кар решился предпринять войну с Персией, он частью из отцовской привязанности, частью из по­литических расчетов обеспечил положение своего семейства тем, что оставил в руках своего старшего сына и западные армии, и западные провинции. Полученные им вскоре вслед за тем сведения о поведении Карина возбудили в нем стыд и скорбь; он не скрывал своего намерения удовлетворить рес­публику строгим актом справедливости и взамен недостой­ного сына усыновить храброго и добродетельного Констан­ция, который был в то время губернатором Далмации. Но возвышение Констанция было отложено на некоторое время, а лишь только смерть отца освободила Карина от всяких стеснений, какие налагало на него чувство страха или при­личия, римлянам пришлось выносить тиранию императора, соединявшего с сумасбродством Гелиогабала жестокосердие Домициана.

Единственная заслуга этого монарха, которая стоит того, чтобы быть занесенной на страницы истории или быть воспетой поэтами, заключалась в необыкновенном блеске, с кото­рым он устроил - от своего имени и от имени своего брата - Римские игры в театре, цирке и амфитеатре. Более чем через двадцать лет после того, когда царедворцы Диоклетиана указывали своему бережливому монарху на славу и попу­лярность его расточительного предшественника, он согла­шался с тем, что царствование Карина было поистине весе­лым царствованием. Но эта тщеславная расточительность могла внушать лишь отвращение благоразумному Диоклети­ану, а в римском народе она возбуждала удивление и вос­торг. Старики, еще не позабывшие публичных зрелищ старо­го времени - триумфальных въездов Проба и Аврелиана и Столетних игр императора Филиппа, признавались, что Ка­рин превзошел их всех своим великолепием.

Чтобы составить себе ясное понятие о зрелищах, которые были устроены Карином, мы должны познакомиться с до­шедшими до нас подробностями тех зрелищ, которые устра­ивались при его предшественниках. Если мы ограничимся одними травлями диких зверей, то, как бы нам ни казались достойными порицания и основная мысль такой забавы, и жестокосердие тех, кто приводил ее в исполнение, мы все-таки должны будем сознаться, что ни прежде, ни после рим­лян не было потрачено столько искусства и столько денег для увеселения народа. По приказанию Проба множество де­ревьев было вырвано с корнем и пересажено в середину цир­ка. Этот обширный и тенистый лес был немедленно напол­нен тысячью страусов, тысячью ланей, тысячью оленей, ты­сячью кабанов, и вся эта разнообразная дичь была предоставлена на произвол бушующей народной толпы. Трагедия следующего дня заключалась в избиении ста львов, такого же числа львиц, двухсот леопардов и трехсот медведей. Коллекция, которая была заготовлена младшим Гордианом для своего триумфа и которая фигурировала в Столетних иг­рах, устроенных его преемником, была замечательна не столько числом животных, сколько их оригинальностью. Двадцать зебр поражали взоры римского народа изящными формами своего тела и красотой своей кожи. Десять лосей и столько же жирафов - самых высоких и самых безобидных животных между всеми, какие бродят по степям Сарматии и Эфиопии - представляли резкий контраст с тридцатью афри­канскими гиенами и десятью индийскими тиграми, принад­лежащими к числу самых свирепых обитателей жаркого поя­са. Безвредной физической силе, которой природа наделила самых больших четвероногих, публика удивлялась, глядя на носорога, на нильского гиппопотама и на величественную группу из тридцати двух слонов. В то время как чернь гла­зела с глупым изумлением на эту великолепную выставку, для натуралиста, конечно, представлялся удобный случай изучать внешний вид и особенности стольких различных по­род, доставленных в римский амфитеатр со всех концов древнего мира. Но случайная польза, которую наука могла извлекать из безрассудства, конечно, не могла служить дос­таточным оправданием для такой безрассудной траты государственных доходов. Впрочем, во время первой Пунической войны был один случай, когда сенат сумел согласовать на­родную забаву такого рода с интересами государства. Слоны, захваченные римлянами в значительном числе при пораже­нии карфагенской армии, были приведены в цирк несколь­кими рабами, которые не имели в руках никакого другого оружия, кроме тупых дротиков. Это зрелище принесло ту пользу, что внушило римским солдатам справедливое пре­зрение к этим неуклюжим животным, и они перестали их бо­яться, когда видели их в рядах неприятельской армии.