Эмилио Сальгари - Гибель Карфагена

-- Прочь с дороги, рабы! Я увожу свою жену. Прочь, кому дорога жизнь! -- гремел Хирам, прокладывая себе дорогу к выходу могучими ударами меча.

Его люди следовали за ним, прикрывая его со спины. Весь отряд, увлекая Офир, был уже у выхода в атриум, как вдруг в атриуме послышался лязг оружия и сотня тяжело вооруженных воинов преградила дорогу Хираму.

-- Бейте, бейте разбойника! -- метался Гермон. -- Уничтожьте преступника...

-- Сдавайся! -- обратился к Хираму командовавший пришедшим отрядом воин. -- Ты видишь, что силы не равны, и прежде чем ты поднимешь меч, стрелы моих воинов пронзят твою грудь.

Хирам прислушался к голосу офицера, вгляделся в его бронзовое лицо и лица его воинов, распахнул свой плащ и отбросил шлем в сторону.

-- Воины великого Ганнибала! -- крикнул он. -- Те, которых я, Хирам, водил в бой против римлян! Те, с помощью которых мы одержали победу у берегов Тразименского озера! И ты, Каспа! Ну, что же? Почему вы не разите меня? Или ваши стрелы притупились? Или ваши мечи заржавели?

Предводитель отряда широко раскрыл глаза.

-- Это ты, Хирам? Ты, старый товарищ? Наш любимый вождь, соратник Ганнибала?

-- Да, Каспа, это я!

-- Товарищи! -- обернулся неожиданно центурион к своим воинам, салютуя Хираму мечом. -- Товарищи! Чей меч поднимется на великого воина Хирама? Кто выступит против победителя римлян и спасителя Ганнибала?

--Да здравствует Хирам! Слава Хираму! --дружно ответили воины, вкладывая свои мечи в ножны.

-- Старый друг! Дорога свободна! Иди куда хочешь! -- сказал Каспа, обращаясь к Хираму. -- Будь счастлив. Ты свободен!

-- Именем Совета Ста Четырех! -- кинулся к центуриону Гермон, вне себя от бешенства. -- Я прикажу распять вас, безумцы. Я скормлю вас псам. Я...

'-- Помолчи! -- перебил его Каспа. -- Помолчи! Ты казнишь нас? Может быть... Если только Совет Ста Четырех согласится отдать целый отряд лучших солдат в жертву твоему безумному гневу, твоей прихоти, да еще в такую минуту, когда Карфагену нужен каждый человек. Римляне объявили войну Карфагену. Их грозный флот идет к нашим берегам. Карфаген погибнет! Это вы, торгаши, это вы, отвыкшие защищать родину и набравшие за деньги наемные войска, довели его до этого унижения.

-- Война! -- стоном прозвучало по пиршественному залу. Гермон стоял, как пораженный громом. VIII В МОРЕ

Храм, почти неся на руках Офир, вышел в атриум. Его люди следовали за ним.

Когда они уже были на берегу и садились в спущенную на воду шлюпку, Хирам увидел, что кто-то помогает ему поместить удобнее Офир.

-- Это ты, Фульвия! -- обрадовано сказал воин.

-- Да, я, господин мой! -- отозвалась этруска. -- Я разделю с тобой твою участь.

Лодка заплясала по волнам. Гребцы выбивались из сил. За время пребывания Хирама во дворце Гермона буря еще усилилась, и лодка еле-еле плыла.

-- Огни! Наша гемиола! -- крикнул кто-то из нумидийцев, показывая на быстро мчавшееся навстречу судно.

-- Правь на нее! -- ответил Хирам.

-- Гей, гемиола! -- крикнул он минуту спустя.

-- Есть, господин! -- отозвался с гемиолы старший гортатор. -- В бухте стало невозможно держаться, и я вывел судно в море.

Минуту спустя шлюпка с беглецами была уже под бортом гемиолы. Миг -- и налетевший вал опрокинул ее. Все пассажиры очутились в волнах.

Но среди них не было ни единого человека, который не плавал бы как рыба, и кроме того, гортатор не терял ни мгновения: его матросы с баграми и веревками в руках держались у борта, и потерпевшие крушение один за другим были извлечены на палубу. Хирам бережно держал в своих объятиях бесчувственное тело красавицы Офир. Он снес ее в каюту. Следом туда спустилась Фульвия. Пережитая только что смертельная опасность не истощила сил дочери Италии:

Фульвия сейчас же принялась помогать приводить в чувство Офир, и несколько минут спустя прекрасная карфагенянка открыла глаза.

А гемиола, гонимая бурею, мчалась по волнам.

Всю ночь продолжался безумный бег. С полуночи буря перешла уже в настоящий ураган. Все попытки экипажа судна уйти в открытое море оказались бесплодными: течение и ветер, которым не могло противостоять ничто, снова гнали судно к берегам Уттики.

Гребцы скоро выбились из сил. В трюме показалась вода:

пазы разошлись, и все усилия удалить воду из трюма не давали никаких результатов.

-- Плохи наши дела! -- ворчал гортатор.

Сам Хирам был тоже крайне озабочен.

С детства он привык бороться с яростью моря и бурь, но такой ночи он не переживал еще ни разу, и смутная тревога в его душе росла час от часу.