Духовное училище Сосо Джугашвили закончил с величайшим прилежанием и в Тифлисскую духовную семинарию поступил на льготных основаниях. Но ему опять не повезло. Устав семинарии запрещал чтение литературы недуховного содержания, так что отец ректор, архимандрит Серафим, безжалостно карал чтение книг, за которым неоднократно заставали семинариста Джугашвили, продолжительным карцером. Свирепым гонителем юного книгочея оказался также инспектор семинарии, печально известный иеромонах Гермоген. Лютый фанатик, по слухам, совершивший над собою обряд оскопления, одержимый изгнанием бесов, он впоследствии входил в кружок Григория Распутина, стал епископом и членом Святейшего Синода, близким сотрудником бесноватого монаха Илиодора, «ругателя и буяна», по словам французского посла М. Палеолога, мнимого чудотворца и прорицателя. Рассорившись с Распутиным, Гермоген и Илиодор заманили его в ловушку, били тяжелым распятием по голове, плевали в лицо, таскали за волосы, затем втащили в церковь, и Гермоген дико закричал: «Поднимай руку! Становись на колени! Говори: клянусь здесь, пред святыми мощами, без благословения епископа Гермогена и иеромонаха Илиодора не преступать порога царских дворцов!..» История с всесильным при царском дворе Распутиным дорого обошлась обоим безумцам: Гермогена исключили из состава Святейшего Синода и, отказав ему в четырехдневной отсрочке по болезни, заточили в провинциальном Жировицком монастыре, а Илиодора — во Флорищевой пустыни.
Таков был инспектор семинарии, на рубеже столетий творивший суд и расправу над отданными его духовному попечению семинаристами. Он водворял Джугашвили в карцер не только за чтение, но и за «пререкания» во время профилактического обыска в общежитии. После рождественских праздников, когда другие семинаристы разъезжались на каникулы по домам, его на месяц лишали права выхода в город. При заключении в карцер у Джугашвили отбирали («конфисковывали») книги. Книги были библиотечные (по бедности он не мог позволить себе покупать их, да и хранить было негде). [15] Островский А. Указ. соч. С. 110, 141.
Стоит ли удивляться, что окончить семинарию Джугашвили не смог. Он вынужден был устроиться наблюдателем в Тифлисской обсерватории. Согласно действовавшим в то время правилам, бывший семинарист должен был вернуть семинарии в погашение расходов на свое обучение немыслимую для него сумму в 680 рублей — при его зарплате 20 рублей в месяц. Едва он достиг совершеннолетия (21 год), и его, как неисправного должника, в начале января 1900 г. взяли под стражу. С такой биографией нечего было и думать о получении приличного места. Так начался его долгий путь по тюрьмам и ссылкам.
Мещанин Енох Иегуда принадлежал к совсем иному поколению, жил в другое время. Он сел за парту нижегородской гимназии в XX веке, когда циркуляр «о кухаркиных детях» давно утратил практическое применение. Перед ним была открыта и дорога в университет, если бы он пожелал продолжить образование: даже вне черты оседлости для лиц иудейского вероисповедания выделялась университетская квота в 5 % (в пределах черты оседлости — 10 %), но Енох Иегуда перешел в православие под именем Генриха Ягоды, так что не имел вообще никаких ограничений. Впрочем, ни малейшего интереса к учебе он не имел и, судя по тому, что нам известно, с подросткового возраста являл собою тип мошенника, бездельника и совершенно беспринципного лжеца, умевшего втираться в доверие. Имморализм Ягоды носил абсолютный характер. Именно это обеспечило ему в дальнейшем блестящую карьеру в органах ВЧК — ОГПУ.
Однако следует понимать сущность такого явления, как «чекизм». Оно требовало абсолютного имморализма только в клановых интересах, а не в своих личных. Отступников безжалостно карали, особенно при Дзержинском, который нередко расстреливал проворовавшихся чекистов. Для того чтобы всю свою деятельность подчинять личной выгоде, но при этом оставаться в безопасности, требовалось иметь связи в политической сфере. Какая же политическая партия той эпохи готова была терпеть в своих рядах подобное отребье? Только одна.
Для того чтобы понять, почему столь разные люди оказались в рядах одной партии, а затем — вместе с нею — на вершине власти в стране, необходимо обратиться к корням и истокам «чекизма» в русском социалистическом и революционном движении. С давних времен в этом движении было два основных нравственных направления: авантюристическое, основанное на полной беспринципности в духе «цель оправдывает средства», и высокоидейное, отвергавшее всякое «революционное» действие, если оно по природе своей аморально. Яркими представителями первого направления были всякого рода инсургенты «Смутного времени», «бунташного века» и эпохи дворцовых переворотов. Все они в разное время пытались использовать недовольство народных низов как рычаг для собственного прихода к власти и удовлетворения личных амбиций. Среди наследников Юшки Отрепьева, «тушинского вора» и им подобных первым догадался сделать ставку на русский фабричный пролетариат некто Иоасаф Батурин — авантюрист XVIII века, который планировал силами фабричных мастеровых подстеречь на охоте и убить графа Разумовского, затем поджечь летний охотничий дворец императрицы Елизаветы, под предлогом тушения пожара наводнить его теми же фабричными, разоружить лейб-компанию и произвести государственный переворот.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу