Андрей Губин - Молоко волчицы

Вдоволь настрелявшись и наматюкавшись, белые скакали в глухие станицы, где еще были атаманы, заливать горе и кровь аракой, париться в банях. В престольные праздники белые не выходили к Клин-яру.

Такая домашняя война продолжалась недолго. Начались бои с окопами, рейдами, карательными походами. Стали убивать пленных, издевались над трупами врагов. Организовывались регулярные армии, с тактикой и стратегией, во главе их стояли бывшие царские офицеры, но уже рождались в битвах и легендарные красные командиры из народных низов. Они еще плохо владели словом, были не в ладу с цифрами, подчас путались в политике, но были бесстрашны в бою. Партия присылала им опытных начальников штабов и комиссаров-ленинцев.

Афоня Мирный, служа в эскадроне Михея Есаулова, попал в красные разведчики. Переодевшись горцем, он залег в роще, следит за белым лагерем, считает сабли и пулеметы, прикладывая к глазам бинокль Дениса Коршака. Счет путают мысли о доме. Наказал Аришке-супружнице вылегчить белого бычка и сеять под зиму из старого сусека, она выклала красного и зерно взяла не то. Скорей бы война кончалась. У Шурки, сынишки, личико болятками взялось, надо бы мази какой попросить у ветеринара.

В черной пене гудёт Подкумок, разлившийся от дождей, как море. Недавно три грамотея — Денис, Михей и Антон спорили, тут ли закружилась голова у какой-то княжны Мери. Княжны этой Афоня не знает, а голова и у него кружится от бешено несущейся воды, из которой выглядывают ветки с яблоками. В тихих заводях вода отстоялась, ерошат плавниками усачи, пугая синеперых пескарей. Мечтая о рыбной ушице, Афоня приспособил бреденек, сплетенный из разных бечевок.

Ударили по листьям капельки дождя. Афоня накрылся мешком, как башлыком, и радостно думает: хорошо сеять под дождичек! Дождь баюкает затопленные сады. Облака, как вымя буйволиц, проплывают над горами, теряя капли.

Закончив счет белым, Афоня нанизал на кукан пойманную рыбу, стал отходить. По дороге заботливый семьянин нарвал жене дикого татарского чая — жили они небогато, хоть и были казаки чистых кровей.

Военный комендант не делал никому из родных скидки, поблажки. И красные мобилизовали Федора Синенкина в обоз с конями и фургоном. Отец красного атамана заупрямился, хоть кол на голове теши — у него сено не убрано. Антон поговорил с отцом. Тогда Федор, оседлав хромую кобылу, под вечер мелкой рысцой затрусил в белый стан, а красным выставил за себя Федьку, чтобы фургон и кони не попали в чужие руки. По той же причине служил красным фуражиром дядя Исай — не отстал от своих мобилизованных быков. Глеба Есаулова тоже мобилизовали, стал он красным мельником.

Станица уже дважды переходила из рук в руки. И белые, и красные части обычно располагались в хлебных сараях Николая Николаевича Мирного, которого белые не трогали потому, что он был раньше помощником атамана, а красные — что вынес он хлеб-соль первому Совдепу. Сараи стояли за полотном [11] Железная дорога. . Война увлекала Федьку Синенкина. Ростом он мал, а лет шестнадцать. Подросток бегал с пацанами собирать патроны, которые они бросали в огонь под яром. Он выпрашивал у брата Антона какой-нибудь паршивенький наганишко и должность, но Антон берег парнишку и до срока на службу не определял. Теперь отец послал его служить.

За сеном красным лошадям Федька и дядя Исай Гарцев выезжали до света. Пока выедут на Юцкую гору, на низких тучах — медный блеск зари. Ранний беркут проносит в когтях жертву. Внизу просыпается станица — дымом, ревом скотины. Над нетающим сахаром Белых гор грязная желтизна, как утробный послед рождающегося дня. Постепенно небо очищалось.

Как-то фуражиры наткнулись на белый разъезд.

— Тпру! Приехали! — крикнули казаки с ружьями.

Лошадки и быки покорно остановились. Исай и Федька подняли руки, не дожидаясь команды. Исай прищурился да как махнет рукой:

— Савка? Ты, зараза?

— Я, дядя, здорово! — ответил Саван Гарцев.

— Тю, чтоб ты провалился, до смерти испужал!

— За сеном, дядя?

— Ага.

— Красным?

— А то кому же!

— Подкинул бы нам воза четыре, выбились из корму.

— Не управимся.

— Да мы поможем, вот те крест! — божится толстяк.

Подъехали к стогу, бросили карабины и шашки, взяли вилы тройчатки и четверки, валят сено на телеги цельными копнами. Мила привычная работа идти под шелестящим пахучим шатром, держась за вилы.

Красным сено привезли на первых петухах.

Гарцев Саван получил взбучку от Спиридона. И в следующий раз взял красных обозников в плен, чему обрадовался Федор Синенкин.