Андрей Губин - Молоко волчицы

Ехали казаки на войну с дедовскими шашками да пиками, с ружьями и винтовками разных образцов.

А уже кузнец олимпийских богов Гефест незримо начал ковать землянам атомный меч, термоядерные и ракетно-лазерные пики — пучки частиц высоких энергий, посрамивших фантастику гиперболоида. Цепь науки, великих открытий неразрывна, но если вырвать нужное звено, то начиналась кузница Гефеста до смеха примитивно. 1 марта 1896 года французский ученый Анри Антуан Беккерель, исследуя природу лучей Рентгена, только что открытых, с л у ч а й н о сделал величайшее открытие физики — радиоактивность урана. Первым человеком, облучившимся проникающей радиацией до язвы на груди, был сам Беккерель — несколько часов в жилетном кармане ученого находилось вещество с примесью радия, меньше одного грамма, в трех упаковках.

Радий извлекли из отходов урановых руд супруги Кюри.

В начале XX века физик Резерфорд и химик Фредерик Содди разгадали тайну атомного ядра — источника колоссальной энергии — и создали теорию радиоактивного распада семейства урановых.

На войне казаки увидят первые тихоходные танки, деревянные самолеты, пушки, субмарины, броненосцы и пулемет, прекрасно выстригающий человеческую траву на полях сражений свинцовыми ножницами, — произведения военной кузницы первой мировой войны, в которой убьют десять миллионов людей.

Зиновей Глотов поспел собраться на войну и дела хозяйского не забыл вместе с Маврочкой женой прикатил на площадь бочонок самогона.

И зазвенели котелки, фляжки, кружки. Шинкарка ссыпала деньги в подол юбки.

«Дело! — одобрил про себя торговцев Глеб Есаулов. — Момент не теряют!» Он, впрочем, оставался в станице. Тайно поглядывал на своих детей — держались за юбку Марии, провожающей на войну Петра.

Петр погладил детей на земле, а жену поцеловал с седла, неловко притянув ее голову к своему колену. Мария плакала, ей и Петра жалко, и всех на свете. Губы сотника дрогнули тоже, и сказал он жене необычное:

— Хорошо бы мне, Маруся, не вернуться, тебе легче будет…

— Что ты, я буду ждать верно, берегись там…

— Ты, Маруся, ангел небесный, я только не пойму, как ты попала в нашу лютую станицу…

— Прости меня, Петя, и спасибо, что детей не бил, они тебе по гроб жизни будут сыном и дочкой, вот увидишь, только приезжай скорее домой…

Через два часа казачий полк вышел с площади на рысях, на западный фронт.

Недолго пламенели на курганах башлыки.

Недолго замирала песня.

А набат все бил и бил, как в старину, когда налетали горцы.

Густозвездное небо дышит. Шевелятся бесчисленные миры, заливая Вселенную молоком туманностей и созвездий. В горах небо подпирается черными скалами — змеиные кольца объятий, гримасы железного смеха, фигуры грифов, монахов, лемуров.

Вьется, петляет по ущелью дорога, кремнистый путь. Помнит она и топот аттиловых орд, и цоканье подков немирных князей, и колеса николаевских пушек, и лихих одиночек, осторожно пробирающихся на разбой. И давно уже стала мирной тропой селян. Только ночами, во тьме, оживают призраки прошлого. В шуме реки — звон сабель, стук копыт, стоны и ржанье.

Однажды ночью призраки облеклись плотью. Спят вершины. Молчат степи. С робким шелестом умирания клонятся под ногами коней тюльпаны. Мчится сотня домой — с фронта.

Позади командир, красноволосый сотник Спиридон Есаулов, дремлет в седле. Сотню ведет хорунжий Есаулов Михей. Закутался в казачий домик, золотистую бурку, схваченную ремешком на груди. Мерно звякают Георгиевские кресты хорунжего.

Вместе с Саваном Гарцевым выкрал Михей знамена в штабе немецкой армии. Возили казаков в ставку, в город Могилев. Император вышел в казачьей форме. Все более Романов приближал казаков, лишь им доверял охрану государства и своей особы. Любы ему терцы. В то время как изрядно «покраснела» даже лейб-гвардия, царская стража, терцы сохраняли «белизну», как снега их гор.