Андрей Губин - Молоко волчицы

Наведывался к дяде племянник Дмитрий Глебович, ставший председателем укрупненного колхоза — когда-то в станице была одна, первая артель коммунаров, потом семнадцать колхозов, теперь снова один колхоз-гигант, получающий доходы в шестьдесят миллионов рублей. Заочно Дмитрий окончил сельскохозяйственный техникум, стал членом партии.

Любовь с Любой Марковой кончилась — устарел казак. Иван Сонич говорил Спиридону, что баба сохнет по нему, вспоминает жизнь в горах, и выступал сватом. Спиридон отвечал:

— На бабу, Иван, смотри, как вор, попавший в ювелирный магазин, хватанул в обе горсти и тягу. А я отворовался уже.

Иван тоже навещал бывшего командира, лепился к нему. Роднился он и с Марией, которая жалела его, обстирывала, хранила тайные от жены деньжонки. Очутившись на свободе после сотни Спиридона, Иван попал в тягчайшую кабалу к ловкой бабенке-баптистке. Она родила от него троих детей и больше к себе не подпускала. Определила его жить в чулан, кормила остатками обеда, сама получала его заработок. Иван восстал. Она подала в суд, брала на детей алименты — остальные деньги он отдавал сам, утаивая малую толику. Работать она его приправила в горы на ручное бурение — на длинные рубли. Зарабатывал много, но праздничные сапоги еще те, которые справлял ему хозяин Глеб Васильевич. Беспрестанно курил, ел всухомятку — открылся туберкулез. Пошел пастухом мясокомбината, пил буйволиное молоко, барсучий жир, ходил на чистом горном ветру в бурке, с сумкой из-под противогаза, мерз на сырой земле, отбивался от волков винтовкой, умывался в ледяных родниках, грелся дымом — и туберкулез отступил, каверны закрылись, врачи только качали головой: они бы не решились на такие средства, прописанные беспощадной, жизнелюбивой природой. Дмитрий Есаулов переманил его к себе кучером, послал на полгода в лучший горный санаторий Теберды. Одет Иван всегда одинаково: стеганка, брезентовые брюки, кирзовые сапоги. Бритая голова седа. Щеки впалые. Жокеи местного ипподрома завидуют его весу пятьдесят два килограмма. Свободное от работы время проводит во дворе председателя колхоза — то огород полет, то деревья белит, то кабана с Дмитрием потрошит. Дома бывать не любит — там баптистские сборища, неистовые моления. Есть у него и страстишка — помешан на лотереях и облигациях, играет и выигрывает. Медали свои и орден хранит у тетки Марии, а номера облигаций в голове держит.

Жучка навострила рыжее ухо, заворчала, залаяла. «Кого это бог принес?» — вылез Спиридон с дробовиком. За мостом — «Победа». Приехавшие перешли речку по висячему мостику. Один военный, канты на штанах генеральские, двое других в шляпах и макинтошах, с тросточками, как в старину ходили господа.

— Здорово, отец!

— Милости просим.

— Яблочком угостишь?

— Можно… пошла, окаянная, сейчас я ее…

Привязал собаку за обрывок к сливе, проводил гостей в балаган, наполненный смоляным дымком костра, разложил на чистом рушнике груши.

— Кости отсырели, не возражаешь — погреться?

Нет, он не возражал, сам уже не пил — задыхался, но любил смотреть, как пьют другие, — умел радоваться чужой выгоде. Чертова память — все трое знакомы, а кто, не вспомнит. Один сколупнул целлофановый колпачок с бутылки, извлек пробку, разлили пахучий коньяк.

— Вы кто ж будете? — не утерпел Спиридон.

— Синенкиных знаешь? — засмеялся высокий, как каланча.

— Федька! Черт в шляпе! То-то я все думаю: где я этот портрет видал? Да в своей сотне — и батька твой со мной казаковал, и ты быка погонял с пушкой! Где ты теперь?

— В Москве, на авиационном заводе, инженером в войну стал. А это брат двоюродный, Александр Тристан, посол в Аргентине…

— Не совсем посол, — поправил веснушчатый, выхоленный, одетый с иголочки Тристан. — Секретарь посольства. Когда-то мы с Федором кулачили казаков, а теперь тянет песни казачьи послушать, вот и вспомнили тебя, Спиридон Васильевич, и о делах твоих при немцах много наслышаны. Говорили, что ты полковник, а сидишь вроде сторожа…

— Я полковник в бою, а бои теперь кончились. Вы, товарищ генерал, обращается он к военному, — тоже мне припоминаетесь. Здравствуйте, товарищ Быков, не ошибся?

— Нет, — улыбнулся Быков. — И могу засвидетельствовать ваш полковничий чин, как вы показали мне на допросе в Чугуевой балке.

— А вы теперь, генерал-полковник, не в милиции?

— Нет, начальник школы.

— Школы? — удивился Спиридон, забыв, что бывают разные школы — и ракетчиков, и разведчиков.