Андрей Губин - Молоко волчицы

Немцы объявили: раненых бойцов сдать в немецкий госпиталь, где им будет оказана медицинская помощь. Указать звание, имя и национальность раненых. Харчи носить в определенные часы разрешается. За неисполнение приказа расстрел.

Выход нашли сами бойцы. Решили уходить к линии фронта, возвращаться в строй, один прихрамывает немного, у другого рука на перевязке — ничего. Но мать, как называли Марию бойцы, настояла, что они пробудут у нее еще недели две для окончательной поправки. Настя померла давно. Федька, как Антон, на фронте. Жила Мария в дедовской хате с Анькой, женой брата. Сноха не ладила с ней, попросту не хотела жить вдвоем. На бойцов она косилась, за все время кружки воды не подала, занимаясь вязаньем шерстяных вещей на продажу. Харчилась Анька отдельно от Марии. Узнав о приказе немцев, Анька решительно настаивала: сдать бойцов в госпиталь, нечего беды наживать!

— Аня, может, и Федя наш где так бедствует! — взмолилась Мария. — Дай срок хоть дней десять еще, они уйдут.

Анька не ответила, перестала разговаривать с золовкой. Мария на свой страх и риск поместила раненых в подвале. А риск был велик. Через три дня после приказа многих раненых немцы забрали в госпиталь силой, а хозяев бросили в тюрьму. Наведался к Синенкиным полицейский Жорка Гарцев. Уходя, полицейский поставил на калитке крестик мелом — проверил.

Из кухни вышла белая, как смерть, Анька, сказала сквозь зубы:

— Или я, или они! — и показала вниз, на подвал.

— Они! — каменно проговорила Мария и впервые в жизни замахнулась рукой на человека. Анька попятилась.

Через несколько дней бойцы ушли. Мария дала им одежду из гардероба брата, снабдила пищей, проводила в сторону гор.

— Маруся, прости меня! — заплакала Анька, обняв Марию. — Все понимаю, а побороть себя не могу — боюсь, как иголки под ногти начнут вгонять на допросах! Прости…

— А я, думаешь, не боюсь? — приласкала Аньку Мария. — Что я, железная?

— Ты золотая, это мы все железные…

А Глеба приняли работать на строительстве аэродрома вольнонаемным, с зарплатой и без конвоя. Порвав детородные жилы, когда тянул арбу в гору, он теперь приберегал себя, делал работу полегче. Возил на ишаке мусор, мелкий горбыль, стружки, из-за чего не стоило гонять мощные «Рено». Миллиардеры получали от Гитлера Золотые, Железные, Рыцарские кресты за поставку машин — и миллионные прибыли. Далеко отставший от них Глеб, хоть и называл его Михей братом Генри Форда, получал от Гитлера три марки в день, причем Яшка кормился иногда казенным зерном рядом с огромными баварскими лошадьми.

Глеб известен бургомистру города, был на «ты» с атаманом станицы, числился гласным стариком в правлении, брат Спиридон важная шишка у немцев. Но почести эти тяготили — мало с них припеку. Он не пошел служить в полицию — предлагали, отказался возглавить колхоз, не доносил на станичников, бывших активистов — некогда. Одолевала трясучка — скорее пустить корни, развернуться, мать-волчицу позолотить. Ванька не пошел в работники к Глебу — Спиридон переманил. Но руки в хозяйстве нужны, сам до всего не дойдешь. С весны надо сеять, сад обрабатывать. Недавно снял подштанники в бане, а по поясу серый живой ремешок — вша кипит. Да и варить-печь надо, и о наследниках пора подумать. Вот Митька — вроде хозяйственный парень, скотина у него несчитанная, а попросил отец телочку или пяток овечек на развод — отказал родному отцу, который нянчил его, пестовал, пряниками и ирисками пичкал. Вот они, советские дети. Их бы еще в пеленках душить надо!

Посватался к Питуновым. Чистая, как речная галька при воде, Маша большую часть жизни провела в душном цехе валяльного производства, катая бурки и валенки. В развитии сёстры, конечно, отставали от нормальных людей, но знали: есть на свете любовь, корысть, красота, зависть, подлость, подвиги, нежность. Маша видела таких же несчастных, как сама, на работе. В школе слепых смотрела, как слепые мальчишки катаются на велосипедах и играют в футбол — одно из самых жутких зрелищ.

Вначале в мечтах ей рисовался некий глухонемой рыцарь. Потом стала надеяться на несбыточное — на любовь говорящего парня, чтобы дети от такого брака были нормальными. Пусть она будет при них служанкой, рабыней, но рядом с ними и она приблизится к миру звуков, которые мыслились ею, как цветы на губах, ей, глухонемой, невидные. Роза посмеивалась над сестрой сама Роза рано познала сладкую суть любви и с глухими, и с говорящими мужчинами. Маша отчаянно хранила чистоту. Она читала пошленькие повести бульварной литературы, обливалась слезами над строчками, где герои в крахмальных воротничках совершали благородные поступки или стрелялись от невозможности проявить благородство души. Был и альбом у нее с ангелочками, стрелами Купидона и чувствительными стишками. Она могла стать чудесной матерью и незаменимой подругой.