Олег Шишкин - Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля

Поэтому следует питомник передать в ведение комитета ученых и научных учреждений Союзного ЦИКа и тем самым не обременять бюджет НКЗ РСФСР.

При этом питомник получит самостоятельность, эту самостоятельность сохранит, и тем самым будет сохранена возможность для учреждений Наркомздрава пользоваться питомником для своих нужд»8.

Тоболкин, видимо, и сам не понимал, что, заботясь о самостоятельности питомника, он рискует многим. Утешительные слова о возможности пользоваться приплодом для операций трансплантаций никого не могли ввести в заблуждение. Для трансплантаций необходимы были половозрелые обезьяны, а если речь шла о приплоде, то пациентам из Кремлевской больницы пришлось бы ждать почти двадцать лет. Это могло быть расценено как издевательство. Нет, необходимы были уже зрелые обезьяны, которые в питомнике имелись. Вождям не следовало морочить голову: научные консультанты раскрыли бы суть любой подоплеки.

В союзном ЦИКе ситуацию прояснили быстро, затем направили запрос в Лечебно-профилактическое управление Наркомздрава и мгновенно получили оттуда шокирующий ответ: «Ни Наркомздрав, ни правление Института эндокринологии не уполномочивали тов. Тоболкина входить куда-либо по вопросу о передаче питомника. Питомник организован Наркомздравом для осуществления научных и научно-практических проблем, имеющих непосредственное отношение к здравоохранению.

Поэтому Народный комиссариат здравоохранения считает, что питомник должен и впредь оставаться в его ведении»9.

Эта попытка Тоболкина окончательно провалилась 22 февраля 1930 года, когда ему на Арбат, на дом, фельдъегерь принес документ из ЦИК СССР: «В ответ на Ваше ходатайство о принятии в ведение Комитета научно-исследовательского питомника обезьян в Сухуми сообщаем, что ввиду несогласия НКЗдрава РСФСР о передаче питомника указанный вопрос в Комитете рассматриваться не будет»10.

Следующим шагом по низвержению Тоболкина стала финансовая проверка деятельности питомника. В Сухуми нагрянула специальная комиссия Наркомздрава, состоявшая из инспекторов Райхельсона и Манта. Они уже были хорошо накручены директором Эндокринологического института и, как настоящие ищейки, набросились на документацию. Инспекторы мгновенно отметили следующее: «Расходование отпускаемых на нужды питомника сумм до 1-го октября 1929 года проводилось в порядке авансов через отдельных подотчетных лиц, каковыми по данным бухгалтерии являлись:

1) Зав. питомником — профессор ВОСКРЕСЕНСКИЙ, 2) Замдиректора института — доктор ТОБОЛКИН, 3) Зав. хозяйством — тов. ДОБРЫНИН и 4) строитель здания питомника — инженер ГОЛОВКИН. Как уже отмечалось в разделе подотчетных лиц, финансирование через разных лиц — явление ненормальное»11.

Дальше больше. Инспекторы начали придираться к тому, что раньше не вызывало никаких подозрений, но теперь стало предметом изощренных обвинений.

«Финансовая отчетность по питомнику сконцентрирована в Москве и ведется бухгалтерией института, каковая все поступающие из питомника оправдательные документы проводит не по одному общему счету питомника, а раздельно по счетам института.

Таким образом, устанавливаем, что отчетность в институте по питомнику от 1 октября 1929 года не была выделена, несмотря на значительность бюджета»12.

Проверочная инспекция входила в какой-то азарт. В действительности она выполняла чей-то заказ, цель которого первоначально состояла в компрометации Тоболкина и отстранении его от руководства. Угрозы рассыпаны по докладу в самых неожиданных местах. Например: «Строительство питомника производится инженером Головкиным с 1927 года (см. протокол от 6 мая 1927 года № 23). Ввиду того что вокруг этого вопроса создалось много мнений и им интересуются соответствующие организации, этому вопросу в момент обследования было уделено сугубое внимание…»13 Понятно, что «соответствующие организации» — это Экономическое управление ОГПУ.

Инспекторы Райхельсон и Мант пошли еще дальше. Они припомнили, что: «Как известно из доклада тов. РУБАКИНА (уполномоченного НКЗ во Франции), заготовка прошлого года проходила исключительно в ненормальных условиях. (Большой падеж, значительная переплата, чрезмерные накладные расходы и гонорары/половозрелость обезьян)»14.

Это было начало платы за независимость и своенравие, следствием которого стал отказ Тоболкина поставлять обезьян для донорских операций с гениталиями.

Но Кремль и Наркомздрав вначале пребывали в некоторой растерянности и не знали, как себя вести с взбунтовавшимся начальником обезьянника. Вожди посылали запросы в руководство Эндокринологического института, рассчитывая прояснить ситуацию, но оттуда стали приходить нервные и путаные объяснения. Так, 17 июля 1930 года замдиректора Шютте, управляющий научно-показательной лабораторией, заявлял: «По вопросу о Сухумском питомнике обезьян ввиду неполучения от него исчерпывающих отчетов о проделанной работе и оценке этой работы как правлением института, так и общественными организациями доложить Вам что-либо конкретное я не имею возможности и еще раз прошу всяческую ответственность за деятельность Сухумского питомника с меня снять»15.