Лоран Тейс - История Франции. Том 2. Наследие Каролингов

Присутствие Церкви, ее влияние: эти признаки различимы повсюду. Императора больше уже не сопровождают знатные аристократы, родственники или друзья — Вала, Адалард или Ангильберт. Отныне его окружают более серьезные персоны: священник Элизахар, монах Бенедикт, — которых он знал и возвысил еще в бытность свою королем Аквитании. Бенедикт, в юности звавшийся Витиза, был сыном Лангедокского дворянина, тот, как говорили, исполнявший обязанности графа в Мателонне. Привлеченный монашеской жизнью, он основал в своем родовом поместье в Аниапе общину по уставу и во имя св. Бенедикта, чье имя он взял себе. Устав бенедиктинцев тогда был гораздо больше распространен в Италии, чем в королевстве франков, где в равной степени использовались и другие уставы, и в частности Колумбана, — подчас в искаженном виде. В некоторых же монастырях соблюдение устава было сведено практически к нулю. Кроме того, оставалось много странствующих монахов, аскетов или лишь слывущих таковыми, они переходили из монастыря в монастырь и всячески избегали контроля. Единение и дисциплину надо было еще укреплять. Став императором, Людовик приблизил к себе реформатора монастырей Геллон, Сен-Савен, Массай и многих других на юге Луары. В Индене, неподалеку от Ахена Бенедикт возглавил общину, призванную стать образцовой в исполнении нового устава. Между 816 и 818 годами по инициативе Бенедикта, которого Людовик поставил «во главе всех монахов своей империи», созывались церковные соборы и генеральные ассамблеи, например, в Ахене в 817 году; они вырабатывали положения, предназначенные для регламентации и унификации под покровительством св. Бенедикта монашеской жизни, для организации каноников в настоящие общины согласно правилу св. Хродеганга, а в более общем плане — для упорядочения и очищения церковного мира, становящегося моделью для мира светского, который Церковь обязана была окормлять и вести за собой. Короче, повсюду назрела необходимость реформ, возвращение к чистым истокам, возврат, основанный на чтении св. Августина и св. Бенедикта о том, что есть Царство Небесное и его земные отражения, — а особенно на чтении биографа св. Бенедикта — папы Григория Великого. Первейшей необходимостью стало как для духовенства, так и в не меньшей степени для императора упорядочение отношения к Богу. Процесс единения и очищения, начатый верховной властью, похоже, возбудил волну сопротивления. Так, духовенство в Сен-Дени наотрез отказывалось следовать строгостям монастырского устава. Для них не было ничего привлекательного в том, чтобы заниматься физическим трудом, как предписывал устав бенедиктинцев, служить всенощные бдения и отказывать себе в некоторых удовольствиях своего времени, даже совсем невинных. Таким образом, усилия императора и его советника на деле имели слабый эффект, тем более что в 821 году Бенедикт умер. Вместе с тем в процесс реформирования включились лучшие из аббатов и епископов. Они руководствовались как добродетелью, так и чистым интересом. Реформированная, унифицированная, освобожденная, насколько это возможно, от подчинения светским властям, Церковь только выигрывала в плане могущества и влиятельности: обновленная монастырская община была вправе требовать возврата изъятых богатств, получить право неприкосновенности, лучше управлять приходом, расширять свою деятельность за счет увеличения пожертвований. Епископ, возглавляя корпус хорошо организованных каноников, мог эффективнее контролировать вверенных ему чад. Иерархи галло-франкской Церкви, деятельные и сильные, хорошо осведомленные о своих правах и обязанностях, опирающиеся на прочные унифицированные структуры, были способны дать отпор светским властям. Так как они пользовались доверием короля, как это обстояло с Людовиком, то они могли также внушить ему свои представления во имя Промысла Божьего, чьими законными и естественными истолкователями они являлись.

Так, Агобард, архиепископ Лиона, был одним из тех, для кого единение в вере воплощалось в единстве народов, возглавляемых императором. Различие национальностей и юридических прав служило препятствием на пути к необходимому и желаемому единству христианского мира.

Единство — вот самое неотложное. И император хорошо понимал это. Случай или, скорее, Провидение призвало его вершить судьбами всей империи, этого уникального единства. Он уже больше не «собиратель» королевств король франков, Лангобардов, аквитанцев и пр. Взойдя на престол, он провозгласил себя «августейшим императором». Править империей, объединенной по религиозному признаку, — не то же самое, что управлять королевствами. «Христианская республика, христианская религия» — вот обе стороны монеты, на которой отныне изображен храм. Эти понятия, отшлифованные и оправленные, словно драгоценные камни, духовными лицами из императорского окружения, стали превосходить реальность гражданского общества. Если Церковь едина и вечна, то почему бы империи, являющейся опорой Церкви, не иметь таких же качеств?