Бэзил Дэвидсон - Новое открытие древней Африки

Развитие некоторых африканских культур железного века продолжалось длительное время после пришествия португальцев. Руины Дхло-Дхло и Ками, Ниекерка, Иньянги и Пеналонги, а также верхние слои Мапунгубве относятся к XVII и XVIII векам, а правители баротсе из царского дома мамбо, утвердившиеся в Большом Зимбабве в начале XVII века, властвовали вплоть до первых десятилетий XIX века.

Мнения европейцев, кроме того, естественно, менялись в зависимости от показаний отдельных свидетелей. Васко да Гама и его современники находились под большим впечатлением от цивилизации прибрежных городов, которые они разрушили. К XVIII и XIX векам европейцы стали смотреть на Африку по-другому, ибо если в Европе за эти два столетия расцвели промышленность и наука, то Африка не только оказалась не в состоянии идти в ногу со временем, но ее развитие даже пошло вспять.

Работорговля, принявшая невиданные до того масштабы, оказала губительное влияние на население и Африки и Европы. Именно в этот период у европейцев выработались представления о «естественной неполноценности африканцев». Большая часть африканской цивилизации, по крайней мере в прибрежных районах, была полностью разрушена, и казалось, что презрительное отношение европейцев к Африке вполне оправдано.

Однако взгляды образованных европейцев на Центральную Африку даже в XIX веке шли вразрез с представлениями об «африканской дикости и хаосе». Эти взгляды отражают в какой-то мере понимание природы процесса постепенной концентрации власти, в результате которого были заложены основы зрелого общества железного века, развивавшегося в условиях изоляции. Например, до нас дошел отчет 1831 года, в котором содержится описание встречи отважной португальской экспедиции под предводительством майора Монтейру и капитана Гамиту с придворными правителя Лунды в Южном Конго. Имя этого правителя – Муато Казембе. По преданиям, его родословное древо восходит к далекому прошлому.

Рассказ Гамиту поразительно скромен, если учесть, как далеко эта экспедиция отклонилась от проторенных путей. Много раз в нем фигурирует упоминание об осле. По всей вероятности, там это животное никогда не встречалось. Верхом на осле Гамиту проехал по широкой изъезженной дороге прямо в столицу Казембе. Одетый в белые панталоны и синий нанковый жилет с красными позументами, в замшевой шапочке на голове, он был тепло принят местными жителями. Однако осел испортил всю картину, ибо, испугавшись шума, пустился наутек, унося на спине своего владельца. Это обстоятельство было, по-видимому, воспринято весьма доброжелательно, и слава Гамиту только увеличилась.

«Утром 29 ноября их пригласили предстать перед Муато Казембе, они вошли в просторный двор, где уже ожидала огромная толпа...

Расквартированные здесь солдаты составляют гарнизон Лунды общей численностью примерно до пяти тысяч человек, вооруженных луками, стрелами и копьями. Знать и военачальники носят в кожаных ножнах большие мечи длиной 18 и шириной 4 дюйма, которые называют здесь росие. О военной дисциплине эта армия не имеет никакого представления». В Софале за 300 лет до Гамиту Барбоша встречал точно таких же надменных представителей знати с мечами на левом боку.

Гамиту и его товарищи увидели Муато на троне. Он был «одет с такой элегантностью и пышностью, какой португальские офицеры не встречали ни в одном местном государстве. Голова его была увенчана „митрой“ из перьев ярко-красного цвета, вышиной с фут, с диадемой из драгоценных камней. Сзади шею его закрывали веерообразные брыжжи из зеленой материи, скрепленные двумя булавками из слоновой кости».

На плечах Муато Казембе была накинута узорчатая мантия, украшенная знаками королевской власти в виде синих лент и отороченная мехом. Предплечья монарха обвивали голубые бусы, а от талии до колен он был закрыт желтой материей, которая была «несколько раз обмотана вокруг его тела и закреплялась булавкой из слоновой кости». Гамиту нашел его наряд «весьма элегантным и свидетельствующим о хорошем вкусе».

Вокруг монарха по рангам стояли придворные, воины, шуты, королевские жены и наложницы, а также вожди и советники. У самого Муато – на вид ему было лет 50 – манеры «отличались величием и любезностью, а его внешность и осанка были по-своему весьма импонирующими. Никто из нас не предполагал встретить такой этикет, церемониал и пышность у правителя, владения которого так далеки от побережья, а подданные кажутся варварами и дикарями».