Юрий Звягин - Путь из варяг в греки. Тысячелетняя загадка истории

Цитирую по тексту Лаврентьевской летописи в том виде, как он был представлен, с исправлениями и дополнениями по другим спискам в издании археографической комиссии под редакцией А. Ф. Бычкова, вышедшем в Санкт-Петербурге в 1872 году [2] Летопись Нестора с включением Поучения Владимира Мономаха. СПб.: Русская классная библиотека, 1912. С. 2—4. . Просто он у меня под рукой. Но, по сути, комиссией в данном месте были внесены минимальные правки. Из изначального Лаврентьевского текста, такого, как он издан в Полном собрании русских летописей, ушло только шокировавшее историков ещё царской России упоминание о трёх, а не одном жерле Днепра. Да лес, из которого берут своё начало три великие реки, назван Волковским, а не Оковским, как это обычно принято. Причём именно это чтение — Волковский — на деле явно ближе к действительности, что подтверждается и другими источниками.

Неплохо бы было для начала разобрать сам текст. Хотелось бы напомнить читателю: единого представления о том, кем, когда, где и на основании каких источников была написана Повесть временных лет, у историков нет. Вернее, нет теперь. В течение длительного времени, с начала XX века, после классических работ А. А. Шахматова по истории русского летописания, считалось, что было три редакции ПВЛ, доведённые, соответственно, до 1111 года монахом Киево-Печерского монастыря Нестором (вернее, Нестером, так, как справедливо указал А. Л. Никитин, писалось на самом деле имя автора «Чтений о Борисе и Глебе» и «Жития Феодосия»), до 1116 года игуменом Выдубицкого монастыря Сильвестром и до 1118 года неким духовным лицом, близким к Мстиславу Владимировичу. К тому же предполагалось наличие более древних летописей, использованных авторами Повести. Шахматов самой старой датой летописного свода («древнейшего», по его обозначению) считал 1073 год. Более поздние историки могли не соглашаться с авторством той или иной редакции, датировкой предшествующих сводов (при этом нередко углубляя их в древность, аж до конца X века), но основные положения шахматовской концепции оставались неизменными.

Лишь во второй половине XX века, в первую очередь стараниями А. Г. Кузьмина, было достаточно убедительно показано, что Нестор никакого отношения к первой редакции ПВЛ не имел. Это следует хотя бы из того, что произведения, явно ему принадлежащие («Чтения о Борисе и Глебе» и «Житие Феодосия»), написаны не то что в другом стиле, а даже по фактам отличаются от Повести временных лет. Интересующихся отошлю к «Начальным этапам древнерусского летописания» [3] Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977. . А здесь, чтобы не быть голословным, упомяну хотя бы, что в летописи Борис (первый русский святой) княжил в Ростове, а в «Чтениях…» — во Владимире Волынском. А его брат Глеб жил, по «Чтениям…», в Киеве и бежал оттуда на север на корабле. По летописи же он был в Муроме и оттуда ехал в Киев, строго в противоположном направлении. То же самое — о житие печерских монахов. В «Житии…» новый Печерский монастырь был основан Феодосием, а по летописи — Варлаамом. И так далее.

Интересно, что список таких нестыковок был составлен ещё Н. И. Костомаровым, то есть известен Шахматову. Было известно и то, что автор летописи, по его собственному утверждению, пришёл в монастырь при Феодосии, а Нестор — при его преемнике, Стефане. Но Шахматов это проигнорировал, просто заявив, что Нестор писал летопись во время, которое было «отделено от первых литературных его опытов промежутком в 25 лет. Приёмы его творчества за это время могли измениться и усовершенствоваться» [4] Шахматов А. А. История русского летописания. СПб.: Наука, 2003. С. 578. . При чём тут приёмы, если речь идёт о вполне конкретных фактах? В том числе касающихся жизни самого Нестора. Он что, за 25 лет лучше узнал, к кому из настоятелей пришёл в монастырь?

Так что от Нестора, как первого летописца, вполне можно отказаться. Скорее, следует признать, что его имя попало в заголовки некоторых летописей позже, когда настоящего автора уже забыли. А Нестор благодаря своим произведениям, в которых не забывал себя упомянуть, был известный «литератор». Кому, как не ему, оставалось приписать создание летописей? Что и сделали некоторые переписчики и продолжатели. Отметим: не все. В целом ряде летописей имени Нестора в заглавии нет.

Далее было доказано, что Сильвестр мог быть не более чем переписчиком летописи, но никак не её продолжателем. Ну хотя бы потому, что его приписка («Игумен Сильвестр святого Михаила написал книги эти летописные…») есть в конце Лаврентьевской летописи, где стоит после неоконченной летописной записи 1110 года. А Ипатьевская, в которой погодная статья доведена до конца, её не содержит. Теперь же большинством, пожалуй, исследователей признаётся: Ипатьевская не просто восходит к тому же прототипу, но и является более полным и старым его изложением. А. А. Шахматов полагал, что позднейшие редакторы дописывали Лаврентьевскую летопись, создавая из неё Ипатьевскую. Или даже пользовались разными редакциями ПВЛ. Нынешние историки, особенно после работ М. Х. Алешковского, резонно замечают: проще предположить сокращение, чем расширение. Тем более по тексту видно: Лаврентьевская летопись более сухая и менее подробная. Что же, считать, что древний автор Ипатьевской летописи специально разукрашивал текст и при этом выдумывал факты? Гораздо логичнее признать: человек, писавший Лаврентьевскую летопись, делал выжимки из полной версии, оставляя только основное.