Юлиан Семенов - Горение (полностью)

Нет, возразил себе Герасимов, забудь думать про нового премьера; поскольку на смену Столыпину придет придурок, умных в колоде императора нет, не держит (боится, что ль?), он непременно поволочет за собою в е р н ы х, а те меня немедленно вышвырнут, дураки недоверчивы и хитры, только умный живет реальными представлениями, а сколько таких? Раз, два и обчелся!

Столыпин был угрюм - таким его Герасимов видел редко; мешки под глазами набрякли, будто у старика; лицо бледное, словно обсыпанное мукой, и глаза страдальческие.

Герасимов, не уследив за собою, потянулся к премьеру:

- Господи, что случилось, Петр Аркадьевич?! Тот судорожно, как ребенок после слез, вздохнул:

- Ах, боже ты мой, боже ты мой, зачем все это?! Кому нужно?! Мне?! Вы-то хоть понимаете, что я за это кресло не держусь?! Пусть скажут прямо, чтоб уходил, - в тот же миг уйду! Уеду к себе в Сувалки, хоть отосплюсь по-человечески!

- А Россия? - глухо спросил Герасимов, понимая, что такого рода вопрос угоден премьеру. Тот, однако, досадливо махнул рукой:

- Думаете, эта страна знает чувство благодарности? Меня забудут, как только петух соберется прокричать... Сначала сожгли идолов во имя храмов, по прошествии тысячи лет стали жечь и храмы... Словом, я не хотел вас расстраивать сражался сколько мог, оберегал вас от интриг, но теперь, накануне решающего разговора с государем, таиться нет смысла...

Про биржу вызнали, ужаснулся Герасимов, другого за мной нет! Десяток фиктивных счетов, что я подмахнул Азефу, - сущая ерунда, там и пяти тысяч не накапает, мелочь; кто-то вызнал про игру на бирже, не иначе!

- Я не чувствую за собою вины, так что расстроить меня нельзя, Петр Аркадьевич. Обидеть - да, но не расстроить...

- Будет вам, - премьер поморщился, - не играйте словами... "Расстроить", "обидеть"... Вы что, профессор филологии? Так в университет идите! Итак, слушайте... Обещаний я на ветер не бросаю, поэтому после нашего с вами возвращения из Царского начал готовить почву для вашего перемещения ко мне в министерство, товарищем, и шефом тайной полиции империи... Поговорил с министром двора бароном Фридериксом - как-никак папенькин друг, меня на коленках держал, ведь именно он назвал мое имя государю в девятьсот шестом, поэтому назначение так легко прошло... Он - "за", про вас говорил в превосходных степенях, только отчего-то на французском... У него теперь часто происходит выпадение памяти: начинает по-немецки, потом переходит на французский, а заканчивает - особенно если отвлекли на минуту - про совершенно другое и непременно на английском, он ведь с государыней только по-английски, чтобы кто не упрекнул в пруссачестве...

Герасимов кусал губы, чтобы не рассмеяться: очень уж явственно он представил себе министра двора империи - худой дед с висячими усами, который путает языки и не держит в памяти того, что говорил минутою раньше, - кто ж нами правит, а?!

Столыпин глянул на Герасимова, лицо его вдруг сделалось страдальческим гримаса, предшествующая смеху; расхохотались оба.

- Слава богу, что облегчились, - продолжая сотрясаться в кресле, проговорил Столыпин, - не так гнусно передавать вам то, что случилось дальше...

- А случилось то, что меня не пропустили, - усмехнулся Герасимов. - Я ж вам загодя об этом говорил... Так что огорчительного для меня в этом нет ничего. Я был готов, Петр Аркадьевич...

- Дослушайте, - прервал его Столыпин. - Я вижу, что волнуетесь, хоть держитесь хорошо, но дальше волноваться придется больше, так что дослушайте... И подумайте, кто играет против меня и вас... Да, да, именно так. Я отныне не разделяю нас, любой удар против Герасимова на самом деле есть выстрел в мою спину... После беседы с Фридериксом я пригласил к себе Ивана Григорьевича Щегловитова, государь к нему внимателен, вроде как восприемник Победоносцева... Тот ведь особенно благоволил к нему, поддерживал и опекал до самых своих последних дней... Я напомнил Щегловитову, как вы его от бомбы спасли, сообщил, что Фридерикс всецело за вас... Так знаете, что он сделал, пообещав мне на словах всяческую поддержку? Тотчас бросился в Царское и все передал Дедюлину - для доклада государю... Яблочко от яблоньки недалеко падает...

- Что вы имеете в виду, Петр Аркадьевич? Какое "яблоко" и что за "яблонька"?

- Победоносцев и Щегловитов, - ответил премьер; поднявшись с кресла, отошел к письменному столу, достал из кармана золоченый ключик, отпер секретный ящик, достав папку, пролистал листочки, вытащил только три, протянул Герасимову: - Ознакомьтесь, поймете про яблочко и яблоньку.