Юлиан Семенов - Горение (полностью)

Через семь дней после этого в лечебницу с передачей для "убогого" Петрова пришла девушка, назвавшая себя Раздольской Евгенией Макаровной; была на связи с Бартольдом, "бежавшим" из ссылки; в куске сыра была записка: "Ищу контактов с врачами, держись, вытащу!"

Прочитав эту записочку, Петров - впервые за последние месяцы - уснул и, не просыпаясь, спал девятнадцать часов кряду.

Когда об этом сообщили в Петербург - в психиатрической лечебнице работал провизор, завербованный охранкой, освещал настроение врачей, - Герасимов облегченно вздохнул: план близок к осуществлению; доктор Погорелов давно симпатизировал революционерам и вел как раз то отделение, где лежал Петров; подсказать - через третьи уста - Бартольду, что именно к этому лекарю и следует подойти, труда не составляло.

...Весь день Герасимов изучал сообщения из Парижа, готовил развернутый план для внедрения Петрова в высшие ряды партии эсеров, придумывал формы связей, которые ни в коем случае не будут раскрыты Бурцевым; настроение было приподнятое, чувствовал - грядет новая удача, к о р о н н о е дело, залог будущего; поработать бы с Петровым лет десять а там и пенсия - стриги себе купоны со счетов в банках!

Решив, что большую часть времени он будет держать Петрова в Париже, обосновав необходимость этого тем, что в Петербурге и Москве бомбистов уничтожили, зловредные очаги остались лишь на Западе, Герасимов был убежден, что вся информация министерства иностранных дел и заграничной агентуры департамента полиции будет стекаться к нему в кабинет, а отсюда - один шаг до беспроигрышных комбинаций на биржах. Информация, да здравствует информация, многия ей лета!

В случае нужды, если двор совсем уж начнет отбиваться от рук, - Петров тут как тут с чемоданом динамита. Попугаем. Царское Село вмиг образумится!

Ух, жизнь, господи, только б лучше не было, только б шло так, как идет!

...Звонок Столыпина был словно гром среди ясного неба, до этого никогда сам не звонил в охрану: в случае крайней нужды с премьером связывал секретарь, да и такое было раза два, не больше.

- Александр Васильевич, - глухо кашлянув, сказал Столыпин, - я бы просил вас приехать ко мне незамедлительно...

- Что-нибудь случилось? - осведомился Герасимов, ощутив тянущую ломоту в загривке.

- Да, - ответил премьер. - Случилось. "Вот почему революция неминуема!"

"...Сегодня должны казнить двоих: Грабовского и Потасинского. Последний сидит под нами и еще ничего не знает; говорил только, что утром ему предложили прислать священника для исповеди. Он ни о чем не догадывается; просил, чтобы пришел защитник, предполагает, что кассация отправлена в Петербург. Через час их возьмут...

...Среди наших жандармов вот уже несколько дней паника. Прошел слух, что на воле перехвачено письмо отсюда, в котором кто-то говорит о симпатиях, проявляемых к нам жандармами. Один из них арестован; сюда прислан шпик из охранки в мундире жандармского вахмистра.

...Сегодня совершенно не могу уснуть; час назад убрали от нас лампу; совсем уже светло, птицы громко поют, время от времени каркает ворона. Мой товарищ по камере спит неспокойно. Мы узнали, что утверждены два смертных приговора; сегодня ночью приговоренных не увели, - значит, уведут завтра. У каждого из них, вероятно, есть родители, друзья, невеста. Последние минуты... Они здоровы, полны сил и - бессильны. Придут и возьмут их, свяжут и повезут на место казни. Вокруг - лица врагов или трусов; прикосновение палача, последний взгляд на мир, саван и конец... Лишь бы скорее, лишь бы меньше думать, меньше чувствовать; блеснет мысль: да здравствует революция, прощайте навеки, навсегда. А для оставшихся завтра начнется такой же день, как и раньше. Столько уже людей прошло этот путь! И кажется, что люди уже не чувствуют, привыкли, это не производит на них никакого впечатления. Люди? Но ведь и я к ним принадлежу. Я не судья им; сужу о них по себе. Я спокоен, не поднимаю бунта, душа моя не терзается, как еще недавно. На поверхности ее тишина. Получаю известие - что-то дрогнуло... еще одна капля - и наступает спокойствие. А за пределами сознания... копится яд... Когда наступит время, он загорится местью и не позволит теперешним победителям-палачам испытать радость победы. А за этим мнимым равнодушием людей, быть может, скрывается страшная борьба за жизнь и геройство. Жить - разве это не значит питать несокрушимую веру в победу? Теперь уже и те, которые мечтали об убийстве - как возмездии за преступление, чувствуют, что эти мечты не могут быть ответом на преступления, совершаемые постоянно, уже ничто не уничтожит в душе тяжелых следов этих преступлений. Эти мечты говорят только о непогасшей вере в победу народа, о страшном возмездии, которое готовят себе теперешние палачи. А в душах современников все усиливаются боль и ужас, с которыми связано внешнее равнодушие, пока не вспыхнет бешеный пожар за тех, у кого не было сил быть равнодушным и кто лишил себя жизни, за покушение шакалов на высший инстинкт человека - инстинкт жизни, за тот ужас, который люди должны были пережить.