Юлиан Семенов - Горение (полностью)

...Вчера вечером повешен Вульчинский. Вместе с другими он сидел напротив нас. Молодой, красивый парень. Мы его видели в дверную щель. Он вышел спокойный..."

...Ночью Дзержинский проснулся от осторожного стука - сосед называл свое имя, сообщал, что неожиданно этапирован в Варшаву из Саратова по делу военной организации социал-демократов, интересовался, не сидит ли кто из офицеров.

Дзержинский ответил, что Аветисянц умер, а судьба Калинина и Петрова до конца не известна.

"Какого Петрова?" - простучал сосед, назвавшийся "Соломкой".

"Александра Петрова", - ответил Дзержинский.

"Он хромой?" - "Разве может офицер быть хромым?" - "В Саратове сидел хромой Александр Петров, эсер, боевик... Когда я об нем говорю, меня упрекают в подозрительности". - "Что так?" - "Этого Петрова два месяца истязали в карцере, вся тюрьма слышала вопли... Но это случилось через десять дней после того, как его посадили в карцер... До этого из карцера не доносилось криков... Я спросил одного из стражников... Меня эти десять дней тишины заинтересовали... Кто сидел в карцере те десять дней... Он ответил, что никого... А потом этого Петрова отправили в дом умалишенных, и оттуда он совершил побег". - "Стражнику можно верить?" - "Абсолютно. Его брат с нами". "Как фамилия?" - "А ваша?" - "Не сердитесь, это форма проверки". - "Ха-ха, это я смеюсь". - "Я тоже". - "Если что узнаете про офицеров - дайте знать". "Непременно".

Назавтра информация о д е с я т и днях Александра Петрова, что сидел в Саратове, ушла из десятого павильона в Берлин, Розе Люксембург. Оттуда попала в Париж, Бурцеву.

Ах, тюрьма, тюрьма! Главная хранительница тайн и памяти; чего здесь не услышишь только, какие имена не мелькнут в разговоре или перестуке; на воле бы забылось, а тут - не-ет! Здесь человек превращается в некий накопитель гнева, мщения и надежды, подобен электрическому раскату, прикоснись - высветит! Если же ты враг - убьет. "Мы в засаде, Петр Аркадьевич!"

В экипаже, направляясь в резиденцию премьера, Герасимов снова и снова анализировал все те возможные чрезвычайные происшествия, которые могли случиться за время, пока в упоении сидел за планом предстоящей комбинации по созданию нового Азефа; вот что значит оторваться от ежесекундной пульсации жизни столоначальств, департаментов, вице-министерств, Двора! Там что-то постоянно к о п о ш и т с я - словно змеи переползают под сухой листвой; каждый миг надо сжимать палку в руке, чтобы успеть нанести удар по голове гадины, которая решится поднять скользкую морду с дрожащим жалом. Выходя из своего кабинета, Герасимов еще раз спросил адъютанта: "Значит, вы совершенно убеждены, ничего экстраординарного не приключилось?" - "Сразу же после звонка премьера я обзвонил всех; в сферах спокойно, никаких п е р е д в и ж е к, в министерство иностранных дел не поступало никаких тревожных шифрограмм из-за рубежа, на бирже тревожных симптомов не замечено; Манасевич-Мануйлов и князь Андронников (два самых знаменитых проходимца, вхожи во все салоны) ничего никому не сообщали, а они первые на хвостах растаскивают скандалы; вроде бы все в порядке, ваше превосходительство".

Значит, сказал себе Герасимов, скользя взглядом по лицам прохожих, сливавшихся в одну черно-бело-черную линию, что-то произошло с самим премьером. И если это так, надо подготовиться к той позиции, которую предстоит занять: Столыпин чувственен, фальшь поймет сразу. Допустим, государь вознамерился уволить его в отставку; особенно я этому не удивлюсь; но Петр Аркадьевич спросит моего совета; он ведь помнит, как мы переглядывались, когда Азеф ехал в Ревель ставить акт против царской семьи, - такое никогда не забывают. Азефа нет, Петров еще не начал работу, чем я могу ему помочь?! А ведь помогать надо! После него в России никого не найти, вывелись мыслящие политики. Наверное, надо просить, чтобы он в ы м о л и л себе, - пусть унижается, это только он и царь будут знать, унижение убивает прилюдностью, хотя бы пять-шесть месяцев на и с п р а в л е н и е ошибок, я к тому времени выпестую Петрова, создам нового вождя эсеровского террора! А с другой стороны, подумал вдруг Герасимов, может, лучше, если придет кто подурней? Это только в пословицах верно, что с умным лучше потерять; терять с кем угодно плохо, что не твое - то чужое. А если вовремя расстелиться перед новым? Показать ему д о к у м е н т и к и? Заинтересовать т а й н а м и, которые никому, кроме особого отдела секретной полиции империи, полковников Еремина с Виссарионовым, не известны? Это ведь так сладко узнать, что сановник, сидящий с тобою за одним столом в заседании министров, подвержен дурной страсти, коей отдается в отдельных номерах месье Липинского, другой тайком вкладывает деньги в аферы доктора Бадмаева, третий берет взятки "минералами" - так обозначаются бриллианты, не ограненные в золото, - обычная страсть к коллекционированию, ничего предосудительного, если б кольца там или колье какое, а то ведь камушки, какая в них цена, я и не знал, что они такого стоят...