Юлиан Семенов - Горение (полностью)

Герасимов пенсне надевать не стал - почерк каллиграфический, буквы крупные, слепец прочтет, - сразу определил подпись Победоносцева (тоже хранил в сейфике пяток его записочек) и углубился в чтение:

"В присутствии Вашего Императорского Величества, Вы изволили словесно разрешить великому князю Николаю Николаевичу вступить в брак с простою женщиною, которую он желает иметь у себя женой, но чтобы никаких прав при этом ей не было предоставлено.

Великий князь желает повенчаться с нею немедленно, то есть шестнадцатого августа, без всякой огласки, в деревне, в его имении Першино Тульской губернии, Алексинского уезда.

Священник, конечно, затруднился бы совершить венчание, не имея высочайшего разрешения на брак.

Великий князь просит меня написать тульскому превосвященному, что вследствие высочайшего разрешения этот брак может быть совершен. Я нахожусь в неведении, вправе ли я это сделать.

Вместе с тем пишу министру двора Воронцову-Дашкову.

Константин Победоносцев".

"Глубокоуважаемый Константин Петрович!

Великому князю женитьба на Бурениной в о с п р е щ е н а. Не откажите сообщить мне, когда великий князь обратился к Вам с просьбой...

Душевно Вас уважающий И. Воронцов".

- Каково? - поинтересовался Столыпин. - Прокурор святейшего синода и одновременно - мелкий предатель. И третье письмецо прочитайте... Наш философ Соловьев первым раскусил Победоносцева по-настоящему...

Герасимов был поклонником Владимира Соловьева, тот писал к о в а н н о, безо всякой зауми, болел за Русь не словесно, а страдая сердцем:

"Милостивый государь, Константин Петрович политика религиозных преследований и насильственного распространения казенного православия истощила небесное долготерпение и начинает наводить на нашу землю египетские казни... На днях различные общества получили безусловное предписание изъять меня и Толстого из своего обращения. Вы знаете, что в моем реферате не было ничего предосудительного, и Вы его запрещаете только потому, что он мой. То же самое со статьями Толстого и Грота: когда кто-нибудь другой скажет "здравствуйте", то это учтивость, но если то же приветствие произносим мы с Толстым, то это преступление. Ну, не до абсурда ли Вы довели свою систему?! Одумайтесь! Помыслите об ответе перед Богом! Еще от Вас зависит то имя, которое Вы оставите в истории. А если нет, то пусть решит сказавший: "мне отмщение и аз воздам".

Владимир Соловьев".

- Поразительно, а? - спросил Столыпин, наблюдая за тем, как в б и р а ю щ е читал Герасимов. - Какая сила убежденности, какое чувство собственного достоинства!

- Отлученный Толстой жив и останется на века, - заметил Герасимов, возвращая Столыпину документы, - и Владимир Соловьев останется, хоть и порвали ему сердце, а кто помнит Победоносцева?

- Щегловитовы, - ответил Столыпин с нескрываемой брезгливостью.

- А чего ж вы его держите? - не удержался Герасимов: прорвало. - Почему терпите вокруг себя врагов?! Отчего не уволите их?! Ультиматум: или они, или я! За кресло ж не цепляетесь, сами сказали!

- Вы где живете? - устало вздохнул Столыпин. - В Париже? Вотум доверия намерены искать в Думе?! Да что она может?! Вот и приходится таиться, ползти змеей - во имя несчастной России... Победит тот, у кого больше выдержки.

Герасимов покачал головой:

- Нет, Петр Аркадьевич. Не обольщайтесь. Победит тот, кто смелей. В России если только чего и боятся - так это грозного окрика. А вы предлагаете людям, не умеющим жить при демократии, условия, пригодные именно для Франции...

- Зря торопитесь с выводами, - возразил Столыпин. - а был вчера у великого князя Николая Николаевича... С этими письмами, - он кивнул на папочку. Показал их ему... Сказал, что победоносцевский выученик Щегловитов играет против меня, намеренно мешая укрепить штаб охраны самодержавия теми людьми, которые безусловно преданы трону... Это я о вас говорил, о вас... Великий князь поначалу отказывался входить в эту "интригу". Я устыдил его: "и н т р и г а - другого корня, ваше высочество. Это не интрига, а заговор против августейшей семьи". И тогда он признался, что государь намерен просить меня взять себе в товарищи Курлова, сделав его же шефом корпуса жандармов...

- Что?! - Герасимов даже вжался в кресло. - Курлова?! Павла Григорьевича?! Но ведь это жулик и палач! Он к тому же в деле не сведущ! Вы же сами задвинули его в тюремное управление! Он про вас ужас какие вещи рассказывает!

- Вот поэтому его и намерены приставить ко мне в качестве соглядатая...