Глазов присел напротив Ноттена, разлил еще по одной, посмотрел рюмку с джином на свет и вдруг спросил:
- Предательство - что за категория? Однозначная или можно варьировать?
- Варьировать нельзя.
- А Гоголь? Он ведь варьировал с Андрием, сыном Тараса...
- Я знаю свой потолок: что позволено Юпитеру, то не позволено быку.
- Если бы я открыл вам имя человека, близкого к головке, к руководству польских социал-демократов, который в то же самое время работает на Шевякова, - как бы вы к этому отнеслись?
- Разоблачил бы.
- Каким образом?
- Пока еще вы не арестовали типографию, где я работаю... Выпущу листовку...
- Понятно, - задумчиво произнес Глазов и джин свой выпил. - А что, если я назову вам такое имя, которое опрокинет вас, поразит и сомнет?
Ноттен приблизился к Глазову, близоруко заглядывая ему в глаза:
- Кого вы имеете в виду?
- Сначала вы должны дать честное слово, что не станете ничего предпринимать, не посоветовавшись со мною предварительно.
- Дал.
- Хорошо. Допустим, я скажу вам, что Елена Казимировна работает с Шевяковым. Допустим, повторяю я. Как бы вы отнеслись к такого рода известию?
Ноттен отодвинул рюмку:
- Сослагательность в таком вопросе невозможна.
- Ну, хорошо, я говорю вам, что Гуровская - агент Шевякова.
- Ее я не стану разоблачать, - после долгого молчания ответил Ноттен.
- Я понимаю. Вы многим ей обязаны, вы ей обязаны всем, говоря точнее...
- Ее я пристрелю, если она агент Шевякова, - сказал Ноттен.
- Вы с ума сошли, - Глазов вздохнул. - Вы сошли с ума. Агент может быть предателем вольным, а может - невольным, Владимир Карлович. Слава, приложимая к литератору, требует милосердия от него - об этом вы не помянули. А - зря. Вы Шевякова знаете, а уж Елену Казимировну - тем более. Совместимо?
- Что именно?
- Елена Казимировна и Шевяков.
- Налейте еще.
- Я налью, а вы лимоном закусывайте; это - трезвит.
- Как же Шевяков мне ненавистен, морда его, глазенки маленькие, лбишко. Отсюда уберут - в другом месте вынырнет: эдакие на вашей службе необходимы, он ценен для вашей профессии.
- Это неверно, - возразил Глазов. - Он мешает нашей профессии, потому что хоть и хитер, но глуп, кругозора нет, будущего себе представить не может, о детях своих не болеет сердцем: каково будет им, когда он уйдет вместе с той институцией, которую столь ревностно и так глупо охраняет?
- Вы-то вместе с ним охраняете...
- Охраняю, Владимир Карлович, милый, я тоже охраняю, но ведь каждый охраняет свое! Он - свое, я - наше! Под властью мужика вы тоже жить не сможете, дорогой мой человек! Это вы сейчас так злобны на трон, потому что он окружен недоразвитыми, маленькими людишками, а если б на троне сидел какой-нибудь Эдвард?! Или Густав?! Все ведь дело не в форме, а в сути! Кто правит страной: дурак, вроде Шевякова, который над Вербицкой плачет, потому что Щедрина не читал, или просвещенный интеллигент, воспитанный в Европе?! Вот в чем секрет, Владимир Карлович! Со мной-то вы беседуете, как с равным, как с союзником, а с Шевяковым не стали бы! И правильно б сделали, что не стали! Лучше уж с корягой беседовать, с пнем в лесу, чем с ним. Думаете, у меня все внутри не холодеет, когда я его вижу?! А ведь он сейчас - после того, как Гуровская отдала, - это термин у нас такой есть "отдавать", проваливать, значит, - типографию Грыбаса, склад нелегальной литературы, восемь кружков и адреса Дзержинского, когда он сюда приезжает, - стал звездою! Он полковник теперь, понятно вам?! А потом уйдет в Санкт-Петербург, в департамент, и будет оттуда пользоваться вами, Еленой Казимировной и, если хотите, мной, чтобы делать себе карьеру на нашем уме!
- Я ее убью, - повторил Ноттен уверенно, и снова быстро выпил.
- Погодите. Рассуждайте вместе со мной: я вам достаточно раскрылся. Вы с Ледером вошли в контакт?
- Да.
- Он к вам обращался с просьбами?
- Нет.
- Это неправда.
- Вы следите за мной?
- Конечно.
- Зачем же тогда спрашиваете?
- Потому что у нас, кроме Елены Казимировны, хорошей агентуры нет, а она, кстати, Ледера одной рукой Шевякову отдает, а второй - снимает ему квартиру на шевяковские же деньги... Да, да, она получает у него семьдесят пять рублей ежемесячно, и на расходы по поездкам тоже.
- Господи, какой ужас...
- Давайте-ка мы без эмоций поговорим, Владимир Карлович, а то вы будто присяжный поверенный какой. Успокойтесь и возьмите себя в руки. Что говорил вам тогда, в первый раз Винценты Матушевский, когда вы назвали ему мою фамилию?
Читать дальше