Шапи Казиев - Имам Шамиль

Своими размерами и красотой зданий Ставрополь удивил Шамиля, никогда не видевшего настоящих русских городов. А театральное представление, данное в честь необыкновенного гостя, фейерверк и вечерний бал привели его в задумчивость относительно того, что ждало его в столицах, если такое происходило на окраинах.

Следующую неделю имам провел в пути. Порой его охватывали сомнения: не в Сибирь ли везут? Тогда он доставал подаренный бароном Врангелем компас, чтобы убедиться, что дорога ведет на север, а не на восток.

13 сентября Шамиль прибыл в Харьков. Великолепный город встретил имама салютами, воздушными шарами и бойкими газетами, которые печатали всевозможные курьезы Кавказской войны. Бал в губернском дворянском собрании, спектакли, цирковые представления и прочие пышные увеселения все более убеждали Шамиля, что участь его окажется не столь мрачной, как он предполагал.

В конце концов все слилось в нескончаемое феерическое действо, апофеозом которого стало блистательное явление императора Александра II в ореоле величия и милосердия.

Встреча имама и царя произошла 15 сентября в городке Чугуеве, недалеко от Харькова. Александр обнял Шамиля, подарил ему золотую саблю и сказал: «Я очень рад, что ты наконец в России. Жалею, что это случилось не ранее. Ты раскаиваться не будешь. Я тебя устрою, и мы будем друзьями».

Чугуев был знаменит царскими виноградными садами, богатыми охотничьими угодьями и делавшимися здесь колесными экипажами. Но особенно прославился Чугуев восстанием военных поселенцев в 1819 году. После наполеоновских походов армия была сокращена, а отставленные в запас солдаты поселены на государственную землю. Но постоянные учения и зверская муштра им скоро надоели, чугуевские поселенцы изгнали начальство и захватили землю в собственность. Первое время вооруженных крестьян не трогали, но затем восстание было сурово подавлено самим Аракчеевым — «крестным отцом» военных поселений. Отголоски тех событий слышны в «Тарасе Бульбе» Н. Гоголя и некоторых произведениях художника И. Репина, выросшего в Чугуеве в семье военного поселенца.

Теперь здесь располагались военные лагеря Чугуевского полка, квартировавшего в «образцовом» поселении, построенном по проекту архитектора В. Стасова. Чугуев стал местом грандиозных военных учений, которые царь и посетил в ходе инспекционной поездки на Украину.

В честь императора и Шамиля состоялся военный парад, после которого начались конные состязания. Гази-Магомед не удержался и тоже показал, на что способны горские джигиты.

19 сентября Шамиль был уже в Курске. Здесь, кроме встреч по установившемуся протоколу, он посетил Итальянскую оперу. Гази-Магомед был растроган воплями несчастной Элеоноры и отказывался верить, что все это лишь игра и лицедейство.

В Туле Шамилю показали оружейный завод. Количество производимого оружия и особенно действие паровых машин произвели на имама сильное впечатление. Здесь ему подарили отличное ружье и огромный самовар с именной надписью.

22 сентября 1859 года Шамиль прибыл в Москву. Великолепие города, красота Кремля, размах мостов казались гостям чем-то нереальным. Но более всего поразило Шамиля то, что в Москве, в Татарской слободе, уже много лет существовала мечеть. Мусульмане тепло встретили имама и совершили с ним торжественную молитву. Теперь мечеть украшает памятная табличка в честь того исторического события.

На следующий день Шамиль посетил А. Ермолова, которому было уже 82 года. Это была знаменательная встреча людей, изменивших историю Кавказа. Шамиль старался держать себя дипломатично, но в конце разговора не смог удержать нахлынувших чувств. Он упрекнул бывшего проконсула Кавказа в том, что тот поссорил народы, которые могли быть добрыми друзьями и надежными союзниками.

Затем Шамиль побывал в Кремле, посетил Оружейную палату и осмотрел другие достопримечательности. Царь-пушка ему особенно понравилась тем, что никогда не стреляла.

Вечером гостей пригласили посмотреть балет «Наяда и рыбак», поставленный модным французским балетмейстером Ж.-Ж. Перро. Представление вызвало у Шамиля искреннее негодование. Он уже привык ко многому, но костюмы балетных артистов и вообще наряды светских дам по-прежнему казались ему происками нечистой силы. Его больше впечатлила огромная люстра, то вспыхивавшая, как солнце, то медленно гаснувшая, как день к вечеру. Гази-Магомед не отрывался от своего бинокля все представление, а после, проезжая через Москву-реку, спрашивал, не та ли это река, в которой исчезла обворожительная нимфа Наяда.