Бросив полный безразличия взгляд на ровные, выложенные плитами площади и улицы Города белых камней, на величественные храмы и дворцы, доходившие до края крутого обрыва, Великий с тревогой устремил свой взор на зеленые поля маиса, поделенные на квадратные наделы — хун-виник — двадцать ступней в длину и двадцать в ширину, — раскинувшиеся на многие тысячи полетов стрелы. Вырубая непроходимую девственную лесную чащу и сжигая ее, крестьяне расчищали под свои посевы отвоеванные у леса земли, так как старые истощались и давали плохой урожай. С каждым новым четырехлетием поля все дальше и дальше уходили от священного города; это больше всего тревожило Великого.
В лучах заката с высокой башни дворца были хорошо видны остроконечные крыши крестьянских хижин, покрытые соломой и сухими листьями пальм. Крестьяне строили свои дома без дверей и окон; их заменяли широкие отверстия в передней и задней стене, через которые в хижину могли одновременно войти пять или шесть человек. Поэтому нехитрое жилище простолюдина просматривалось насквозь, и Великий смог даже разглядеть несколько женщин, трудившихся над чем-то в жалком хозяйстве крестьянина-бедняка.
Это он, крестьянин, создал могущество и величие священного Города белых камней. С помощью простой заостренной палки он неустанно возделывал поля маиса, и маис был источником всех богатств страны. Благодаря крестьянину и маису были построены гигантские пирамиды, храмы и дворцы, процветали науки и искусство, развивались ремесла, приумножались сила и богатство, могущество и слава священного города. Благодаря крестьянину и маису священный город содержал огромное воинство, многочисленную прислугу при храмах и дворцах и не менее многочисленные, но куда более ненасытные жречество и знать. Всесильные боги покровительствовали священному городу. Одну за другой одерживал он блистательные победы над врагами, и, прославляя богов-покровителей, великие подвиги и победы, мудрость и могущество правителей и жрецов, вырастали новые, еще более грандиозные пирамиды, храмы и дворцы, украшенные скульптурами, барельефами и фресками. На их строительство сгоняли тысячи и тысячи крестьян, тех самых крестьян, что трудились на полях, возделывая благословенный маис… Да, все это стало возможно лишь благодаря маису и крестьянину, крестьянину и маису.
Круг замыкался на них…
Кровавый диск солнца скрылся за горизонтом, и сразу стало темно. На черном мертвом небе лишь серебристо-синие звезды вели свой вечный хоровод.
Великий встал и направился вниз. Пройдя по внутреннему двору к восточной стене дворца, он остановился у скульптурной группы, украшавшей вход в Храм молений. Выполненные в гипсе в натуральную величину фигуры двух жрецов, молодого и старого, поражали неповторимым реализмом. Они неизменно вызывали всеобщее восхищение, и даже Великий, умевший, как никто другой, скрывать от людей свои чувства, открыто восторгался произведением давно умершего ваятеля. Движением руки Великий приказал жрецам, освещавшим дорогу небольшими факелами, приблизиться к скульптуре. Но ему показалось этого мало, и он сам взял один из факелов, почти вплотную поднеся его к гипсовой голове юноши-жреца.
Оранжевое пламя факела осветило два лица, гипсовое и живое, и тогда перед жрецами, сопровождавшими своего правителя, предстала наводящая ужас картина: гипсовое лицо внезапно ожило, а живое застыло каменным изваянием. Им казалось, что юноша-жрец силится что-то сказать, о чем-то предупредить Великого, скованного немой, смертельной скорбью. И пока горел факел, не отрываясь «смотрели» друг на друга живая скульптура и мертвый, хотя и живой человек…
Великий не зашел перед сном в паровую баню, а прямо спустился в опочивальню. Жрецы помогли ему снять сандалии и верхние одеяния. Потом поднесли напиток из маиса и бобов какао и вышли в темный коридор, чтобы до утра охранять покой Великого. Они не проронили ни единого слова, но каждый спрашивал себя: сбудется ли завтра пророчество Верховного правителя и жреца священного Города белых камней?..
А утром, утром он ушел к Ицамна. Пророчество сбылось!
Весть о смерти Великого быстро разнеслась по землям Города белых камней, и уже к вечеру тонкими ручейками со всех концов долины пришли к священному городу люди его народа. У городской черты — простолюдину без специального разрешения жрецов было запрещено переступать ее — молча и неподвижно стояли тысячи бронзовых фигур, перехваченных лишь белой набедренной лентой, спускавшейся впереди в виде узкого длинного фартука. С наступлением темноты люди священного Города белых камней, днем хранившие молчание, стали выражать свое горе и печаль громкими криками. Они неслись ко дворцу со всех сторон и даже с высоких гор, охранявших с юго-запада городские строения.
Читать дальше