Николай Шпанов - Ученик чародея (Часть 1-6)

- Если вам угодно, то я готов именовать вас даже святейшеством, - с издевкой ответил Шилде.

- Я не думал, Шилде, что вы так не уважаете церковь... Когда-нибудь, когда наступит час вашего последнего отчета всевышнему, вы поймете свою ошибку... - И Ланцанс закончил как мог более внушительно: - Обращаясь ко мне, вы обращаетесь к церкви, Шилде.

- Хотя бы к самому господу богу. Мне все равно, - пробормотал Шилде.

- Вернемся к нашей теме, - подавляя гнев, с наружным смирением проговорил епископ. - Итак, прошу вас исходить из единства стремлений всех благонамеренных священнослужителей, независимо от принадлежности к тому или иному исповеданию.

- Обстоятельства работы, какую ведут мои люди за кордоном, своеобразны и трудны. Вы их не знаете...

- С помощью господней, мы знаем всё, мой дорогой Шилде, - раздельно проговорил Ланцанс, особенно нажимая на слово "всё". - Церковь, властью, дарованной ей царем небесным и доверенной ей царями земными, приходит на помощь всем, кто служит делу борьбы с коммунизмом... Мы знаем больше, чем может постичь погрязший в суете и юдоли слабый ум человеческий... Я просил вас остаться тут, чтобы спросить, вполне ли благополучно закончилось дело с наказанием Круминьша?

- С ним покончено. Дело за тем, чтобы спасти моего человека, выполнявшего эту карательную операцию.

- Да, да, ваш человек совершил благо и имеет право на христианскую помощь.

- Мне наплевать, на что он имеет право, - опять сгрубил Шилде. - Мы, например, имеем право на соблюдение тайны этого дела, а она будет разоблачена, если мой человек провалится. С ним провалится и Силс.

- Но может ли церковь помочь?.. Видите ли, Шилде... - Ланцанс придвинулся к собеседнику и осторожно, как будто даже немного брезгливо прикоснулся одним пальцем к его рукаву. - Наши позиции в советском тылу значительно менее прочны, чем позиции лютеран. Святая воинственность нашей церкви - там не в нашу пользу... - Епископ сделал паузу. - Но с помощью божьей не идем ли мы все к общей цели?

- Вы хотите, чтобы все лили воду именно на вашу мельницу, пока вы... идете к "общей" цели... А придете к ней вы одни?..

- Мельница господня приемлет все струи.

- Даже самые мутные.

- Шилде!

- ...Так... - протянул Шилде и задумался. - Значит, вы хотите, чтобы мой человек не прибегал к помощи ваших людей. И он не сможет найти приют, скажем, в обители Сердца Иисусова.

- Вы имеете в виду Аглоне?! - с испугом спросил Ланцанс. - Господь с вами! Это значило бы поставить под угрозу нашу последнюю крепость. Единственный на всю Латгалию, и даже на всю Латвию, рассадник веры...

- Так что же вы предлагаете? - сердито крикнул Шилде. - Я должен, наконец, знать, где мой человек может искать убежища?!

- Я посоветуюсь с пробстом Сандерсом и скажу вам, Шилде. - Но, подумав, Ланцанс словно бы спохватился: - Однако позвольте: почему вы так настаиваете на том, что убежище должно быть предоставлено именно духовным лицом?

- Я не говорю "непременно убежище". Но - помощь, кое-какая помощь, не опасная для ваших людей.

- Да, да, я понимаю, но почему именно со стороны церкви? Где ваши люди? Ваши подпольные ячейки? Разве не они фигурируют в отчетах, когда вас спрашивают, куда идут деньги? - Епископу казалось, что тут-то он и поддел этого самонадеянного нахала. Ведь Шилде уверял всех и вся, что располагает в Советской Латвии хорошо развитой сетью надежно законспирированных опорных пунктов боевого подполья. А на деле - всё дутое, всё чистое очковтирательство, всё ложь, ложь, ложь! Делая вид, будто говорит сам с собой, он стал шептать, но так, чтобы было слышно гостю. - Господи, боже, где же конец этой гнусной погоне за деньгами под всеми предлогами, под всяческими соусами, во всех размерах - от жалкого цента до миллиона?! Господи, боже, неужели даже в таком угодном богу деле, как борьба с коммунизмом, не может быть чистых намерений, неужели даже на убийство врага церкви нельзя идти с руками, не скрюченными от жажды злата?! Господи, господи, за что наказуешь ты раба твоего познанием темных глубин души человеческой, такой сатанинской низости стяжательства в деле святом, в деле ангельском, в деле, осененном благословением распятого и непорочной улыбкой девственнородившей!..

Именно потому, что Ланцанс хорошо помнил о присутствии Шилде, думал только о нем и всё, что делал, делал только для него, он порывисто поднялся со своего места и с фанатически расширенным взглядом устремился в темный угол, где на фоне распятия из черного дерева светилось серебряное тело Иисуса. Шилде отчетливо слышал, как стукнули о пол колени епископа. Но "недосягаемого" не легко было пронять подобным спектаклем. Он иронически глядел на спину Ланцанса, припавшего лбом к аналою. Правда, брови Шилде несколько приподнялись, когда он увидел, как дергаются плечи епископа: "недосягаемый" не мог понять, действительно рыдает Ланцанс или просто разыгрывает этот религиозный экстаз ради гостя.