Александр Андреев - Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

После 1638 года постоянно усиливалось и нарастало шляхетное давление на казаков, которых просто хотели стереть, и на посполитых, окончательно закрепощенных. У них отбирали переселенческие льготы, безжалостно собирали старые и вводили новые налоги на все и вся. Только в утвержденные регламентом сейма подати на посполитых входили лановое, плата за пользование землей, несусветная панщина для всех членов селянских семей, сноповое, каждый четвертый сноп с урожая и больше, огромный налог на содержание жолнеров, покопытное с каждой скотины, рыбное, пташное и звериное, за право рыбной ловли и охоты, налоги на строительство и за пользование мельниц и пасек, за рубку леса и даже тростника по берегам рек и озер, за право проводить торги, рынки, базары и ярмарки, весовое за пользование весами, за строительство и пользование переправами и дорогами-шляхами, и еще море других постоянных и разовых налогов.

Шляхта, по своему вековому благородству, традиционно оставляла украинским, белорусским и польским хлопам ровно столько жизни, чтобы они не умерли с голоду, правда, от своей несусветной алчности, старательно нарушая и это, казалось бы незыблемо-очевидное правило. В каждом селе и местечке, само собой за народный счет, встала усиленная надворная команда, занимавшаяся сбором неподъемных налогов и обиранием посполитых. Сами уродзонные паны, за редкими исключениями, дорого и бесшабашно тупо гуляли и веселились круглосуточно по праву рождения, теряя остатки небогатого разума от разухабистой шляхетской вседозволенности и постоянно выдумывая, каким бы еще способом содрать шкуру с собственных крепостных. Думать и тем более работать за непрекращающейся гульней шляхтичам, которым давно уже были чужды декларируемые ими христианские заповеди, было лень или невмочь с постоянного похмелья, и паны начали передавать свои права на сбор налогов и управление землями и поместьями в аренду не самым лучшим выходцам из Польши и Литвы, без передыху сбегавшимся на запах не ими жаренного. Само собой, многие арендаторы от бесконечной жадности не удовлетворялись положенной им панской платой и самовольно увеличивали собираемые ими налоги, которые росли как снежный ком. Совсем упившееся шановное панство додумалось передать в аренду даже православные сельские и местечковые храмы вместе с правами на совершение церковных служб и таинств. Некоторые арендари, среди которых были и шинкари-евреи, стали брать три шкуры с посполитых за их крещение, брак и отпевание, а делать этого, безусловно, было нельзя.

Посполитые стали обращаться за помощью к казакам, которые нарушив вынужденный обет мятежного молчания, сквозь зубы заявили, что «за такое вопиющее дело будет над хапугами-арендарями расправа и лучше им тогда и на свет не родиться, ибо полетят головы винные и невинные». Умные и культурные поляки в Варшаве молча говорили, что сдача в жадную аренду православных храмов – это верх панской наглости и идиотизма и за тупость и алчность сотен ответят, как обычно бывает в угаре мятежа, ни в чем не повинные десятки тысяч людей. Треск за ушами во время бесконечных панских гулянок не давал расслышать веселившейся шляхте нарастающий грохот накатывающейся на нее и страну ужасной беды. Зеленый змий кусал и кусал их благородные тела, то поднимаясь на хвост и падая, то атакуя с земли, но шляхтичам почему-то было совсем не больно, а только щекотно. Паны как-то быстро безумели и сатанели и в пьяно-кровавом безнаказанном угаре рвались в Украинскую революцию.

Иностранные путешественники писали в газетах о своих поездках по Украине и во многих европейских столицах, культурные и образованные читатели горестно качали головами, видя, как Речь Посполитая, их совсем близкий сосед, ураганом летит в тартарары, и выводили из обреченной на бунт кошмарной страны свои финансовые активы:

“Утром престольного праздника красиво убранная сельская церковь стояла запертой на три замка, и на майдане вокруг нее шумел и толпился народ. У входа в храм уныло стояли батюшка и псаломщик, а перед ними возвышался невысокий арендарь с высокомерно поднятой головой, весело, в предвкушении хабара, помахивая связкой ключей в руках. Сельская толпа сдержанно негодовала и арендарь, прекрасно понимая, что за свое гнусное дело может лишиться головы, неразборчиво возглашал:

– Земля панская, панове, и все, что на ней панское, а значит и церковь панская. Пан отдал мне всю землю в аренду за плату. Пан в своем маентку сам себе круль.