Георгий Шторм - Повести

В мае "аптекарский боярин" известил Бориса:

- Воеводы от Брянска пошли на Чернигов, вор не нынче-завтра начнет к Новугороду-Северску приступать.

- Еще сказывай, радости какой нет ли? - молвил Борис и опустил веки.

Он поседел и казался больным и старым. Про него говорили: "Помрачился умом".

- Еще, государь, по слободам неладно стало. Кличут бабы медведем, зайцем и всякими иными голосами. Да говорят про тебя, государь, страшные речи: что тебе, государю, боле на Москве не бывать.

- Послать для сыску людей! Кликуш пытать накрепко! Ну, еще што?

- На дворянина Михайлу Молчанова донос есть. В чародействе повинен. Сказывал он многим людям, что ходил к женке Маньке - живет в Кузнецах*, муж у ней на Украйне второй год уж ворует... И будто женка та дунула на правую руку, и увидел он, што сидят в избе косматые и сеют муку и землю... И с тех его слов объял людей великий ужас и страх.

_______________

* К у з н е ц ы - Кузнецкая слобода.

Крест на груди Бориса закачался. Яхонтовые искры по концам его замерцали.

- Женку, - молвил он, - взять для расспросу, а Михайлу Молчанова сечь кнутом!

- Да женка та убегла; сказывают, к мужу своему на Комаринщину укрылась...

- Ступа-а-ай! - внезапно завопил Борис. - Ступай, боярин!.. Эй, погоди! С хлебом-то што? Каково раздача идет?

Семен Годунов ответил не сразу.

- А и вовсе хлеба не стало, - сказал он тихо. - В иных боярских клетях лежит хлеб, гниет, скуплено столько - на десять годов хватит.

Он медленно пошел к дверям. На пороге обернулся, сказал:

- Запамятовал. Иноземец Франческа челом бьет, восвояси ехать желает.

- Восвояси? - усмехнулся Борис. - Летят с гнезда птицы!.. Что ж, насильно держать не станем. А пожаловать его изрядно. Был он весьма пригож.

Царь вдруг просветлел и сказал почти весело, ясно:

- Семен Никитич, где он, Франческа, работал, там есть прах толченый, с алмазом схожий. Ты бы горсть того праху взял да, водой разведя, отнес бы ко мне наверх и там поставил...

Боярин двинул ушами, нахмурился...

Лицо у Семена Годунова было серое, когда он выходил из палаты. Быстро поднялся он наверх, в высокий терем, и взял из поставца граненую сулею: на деревянной втулке был вырезан единорог.

Боярин налил сулею чистой ключевой водою, поставил на место и поспешно спустился вниз. В палате золотого дела он собрал со стола весь запас толченого камня и вытряхнул его в оконце.

День прошел тихо. Ничего не случилось.

Только дворянина Молчанова секли кнутом.

В полночь от Кремля на город двинулись холопы. Они шли, как на приступ.

Впереди ехал всадник, закутавшись в плащ - ферезею. Перед ним несли копья с железными орлами; в когтях их чадно горели фитили.

У боярских домов всадник спешивался. Бревном высаживали ворота. Холопы выносили из клетей зерно; тут же ссыпали его в припасенные мешки.

Треск отдираемых досок, вопли и брань звучали глухо, словно накинули на город душный, сырой войлок.

Из одного дома выскочил боярин. Свет мазнул по лицу всадника. Мелькнули: царский соболий кафтан, крест; четыре зоркие искорки брызнули во мрак.

Боярин закричал и повалился всаднику в ноги...

Холопы разбивали дома.

Звезд не было. Без ветра мелко дрожали на деревьях листья. С огнем в когтях летели железные орлы...

5

После Духова дня, во второе воскресенье, в самый полдень явилась "комета". Она была меньше и светлее той, что видели при царе Иване. В пасмурном небе, в просветах туч, возникал и рос ее бледный свет*.

_______________

* Речь идет о видимости днем планеты Венеры.

Дьяк Афанасий Власьев спросил о ней лифляндского звездочета. Звездочет ответил: "Бог такими звездами предостерегает государей, пусть же царь ныне бережется и велит крепко беречь рубежи от иноземных гостей".

На Красной площади с утра сколачивали лари, открывали торг, раскладывали товары. Стрельцы осаживали народ. Никому ничего не продавали. С государева Сытного двора волокли снедь.

До полудня не знали, что означает открытый торг, почему десятники отовсюду гонят плетьми холопов. Потом объяснилось. В Москве ждали посла цесаря из Праги. Борис приказал: "Чтоб запасов по городу было вдоволь и чтоб ни один нищий не встречался на пути..."

Из Фроловских ворот бойко выкатился возок. В нем сидел покинувший Борисовы терема Франческо Ачентини.

Итальянец был "изрядно пожалован": ему достались соболья шуба, муфта и сотня червонцев. Он держал путь на Киев, надеясь пробраться на родину через Стамбул.

Кони рванули, и возок едва не перевернуло на ухабе. Прямо на лошадей тяжело шел рослый монах. Он вопил: