Георгий Шторм - Повести

Осенью ко двору прибыл датский царевич Иоганн. Ему устроили пышную встречу.

Царевич ехал на пестром, как рысь, аргамаке. Он был очень юн. По сторонам шли стрельцы с батогами "для проезду и тесноты людской".

Нищий, голодный люд радовался приезду Иоганна. Столь горька была ярость скудных, убогих лет, что всякий блеск ослеплял и обманывал надеждой.

И во дворце радовались. Пестрый, как рысь, аргамак был одним из многих подарков, которыми пожаловали датского гостя. Дочь! Ксения! Сватовство! - вот что занимало мысли царя...

В тот же день Борис и Семен Годунов вошли к Ачентини.

Итальянец выправлял мятые места у кубков. Кругом лежал "снаряд" все, что потребно к золотому делу: пилки, наковаленка, волоки, чекан.

Франческо быстро прижился в теремах. Он ловко перенимал русскую речь, усердно работал и столь же усердно отвешивал поклоны царю и боярам. Венецианец надеялся не с пустыми руками покинуть Москву.

Борис остановился, разглядывая золотодельный снаряд и цветные камни, залившие стол сухим и жарким блеском.

- Царевичу Егану, - сказал он, - выгранишь для перстня синий корунд* да распятье сделаешь на агате черном.

_______________

* К о р у н д - камень сапфир.

Резчик Яков Ган, бледный, худой немец, помогавший Франческо, стоял подле. Царь смотрел на камни. Кололи глаза, рдели, переливались венисы, топазы, блекло-голубая бирюза, кровавый яхонт-альмандин.

- Сие што? - спрашивал Борис, касаясь рукой то одного, то другого камня.

Франческо отвечал. Яков Ган каждый раз пояснял ответ.

- То алмаз, - говорил итальянец, - ест и режет все камни, а сам не режется...

Цветные оконницы освещали палату и стоящих в ней людей зеленью, багрянцем, летучей синевою. Горкою ясного, нестерпимого для глаз праха лежал толченый камень, похожий на алмаз.

- Им камни шлифуют, - говорил Франческо, - если же выпить с водою смертно.

- Смертно... - глухо повторил Борис и погрузил пальцы в холодную светлую пыль, словно проверял слова итальянца.

Внезапно он повернулся и быстро вышел прочь из палаты.

Резчики, склонившись, растерянно смотрели вслед...

Борис ожил с приездом Иоганна. Он радовался за Ксению, забыв о голоде, свирепствовавшем от стен Кремля до окраин царства. Спокойствие его длилось недолго: Москву поразил мор.

Люди падали на улицах и торгах, их било о землю, и они, синея, застывали в корчах. Простой народ хоронили в домах, заколачивали потом окна и двери. Обували в красные башмаки, отвозили на погосты бояр.

Заболел царевич Иоганн.

Докторов - Рейтлингера и Фидлера - позвали к Борису. Царь сам повел их в Аптекарский приказ.

- Лекарства, - сказал он, - хранятся здесь за печатью; без дьяка сюда никто не ходит. А вы ходите, когда будет нужда, берите все, что потребно; старайтесь неоплошно, - царевич здоров бы стал.

Фидлер, уходя, проговорил:

- Государь, по слову твоему я братьям своим писал и получил ныне ответ. Фридрих, что в Праге живет, желает к тебе в Москву ехать.

- Ладно, - молвил Годунов, - ступай!..

Царевичу давали немецкие воды, тимьянную водку и сандаловое дерево в порошке для "прохлажденья крови". Тихо стало во дворце, у Ксении в терему. Попугаи тревожно кричали в клетках.

В конце осени в шестом часу сумрачного дня царь с боярами пошел пешком к дому Иоганна.

Они пробыли там долго, и, когда возвращались, наступила ужо ночь. Косой дождь прибивал к коленям царя плащ - ферезею. Он шел с торчащей вперед бородой, дородный, хромой и страшный. От него с рычанием убегали собаки. Не доходя Кремля, он споткнулся о бревно.

Тогда сорок бояр зажгли по свече. Так вошли они в терема. В Крестовой палате их встретила Ксения. Она смотрела мертвыми глазами.

- Дочь моя, - сказал, не глядя на нее, Борис, - мы потеряли твою радость и мою сердечную отраду...

За стенами Кремля были: мор, голод, объявившийся где-то близ рубежа Лжедимитрий.

Борис посмотрел вокруг.

Лица бояр были тусклы, едва различимы.

За оконной слюдой лил дождь.

4

О чем прежде и шептать боялись, о том теперь говорилось громко. Неведомый человек, называвший себя Димитрием, шел из-за польского рубежа к Москве.

Он клялся дать казачеству земли и "богатством наполнить". И Северская земля волновалась; руки хватались за пищали и сабли. Народ целовал крест "истинному" царю...

Семен Годунов, тот, у которого были волчьи уши, имел чин: "ближний аптекарский боярин". Кроме того, он ведал сыском. К нему приходили с доносами купцы, пономари, дворяне, просвирни. И еще получал он вести из Сийского монастыря, где был заточен боярин Романов - старец Филарет...