Инна Соболева - Утраченный Петербург

Ею восхищался не только Пушкин, который, по словам Николая Ивановича Гнедича, учителя Семеновой, «приволакивался, но бесполезно за Семеновой». «Самое пылкое воображение живописца не могло бы придумать прекраснейшего идеала женской красоты для трагических ролей. И при этом голос чистый, звучный, приятный, при малейшем одушевлении страстей потрясающий все фибры человеческого сердца», — писал о Семеновой Петр Андреевич Каратыгин. Это признание дорогого стоит: артисты слишком часто ревнуют друг друга к славе и далеко не всегда готовы признать талант своих коллег. Тем более Каратыгин, ведь жена его брата Александра Михайловна Колосова (о ней чуть дальше) была соперницей Семеновой и отчасти способствовала тому, что та решила покинуть сцену.

Пушкин узнал об этом в ссылке. Он давно уже был оторван от театра, но это известие его взволновало чрезвычайно: он видел в уходе Семеновой едва ли не гибель всего русского театра.

Он оказался прав: она вернулась на сцену. И снова блистала. И снова вызывала восторг и поклонение. Но, обеспокоенная состоянием театрального дела, в особенности судьбой классической трагедии на русской сцене, обратилась в управление театров с письмом, которое озаглавила «Мнение актрисы Катерины Семеновой об улучшении драматических представлений». Письмо не встретило понимания — только раздражение. Она была оскорблена. 26 ноября 1826 года, сыграв свою последнюю роль (Федру в трагедии Расина), она уехала в Москву, обвенчалась со своим гражданским мужем князем Иваном Алексеевичем Гагариным (у них к тому времени было трое дочерей) и навсегда покинула сцену. Так что насладиться ее игрой после возвращения из ссылки Пушкину уже не пришлось. Но их дружеские отношения не прервались. Бывая в Москве, он всегда навещал актрису, которой так восхищался, а в 1831 году, когда был, наконец, издан «Борис Годунов», подарил ей книгу с надписью: «Княгине Екатерине Семеновне Гагариной от Пушкина, Семеновой — от сочинителя».

Что же касается Павла Александровича Катенина, тот тоже был человек в своем роде замечательный. И дело не только в том, что драматургом и поэтом слыл не последним. Было в его биографии то, чем всегда восхищался Пушкин: беззаветная отвага в дни Отечественной войны, в Бородинском сражении, в битвах при Люцене, Бауцене, Лейпциге. После возвращения с войны вступил он в Союз Благоденствия, был одним из руководителей Военного общества, тайной декабристской организации. От участия в событиях на Сенатской площади его уберегло распоряжение Александра I о бессрочной высылке из столицы, последовавшее в 1822 году. Можно легко представить, как ему, знатоку и любителю театра, было одиноко в своей глухой деревне. Возможно, утешался одним: в Петропавловской крепости и в Сибири было бы не лучше. В ссылке он писал, стихи и прозу. Но писать пьесы, будучи оторванным от театра, едва ли возможно. А драматургом он был — во всяком случае, для своего времени — незаурядным. «Там наш Катенин воскресил Корнеля гений величавый», — эти слова Пушкина дорогого стоят. Впрочем, это о переводах. Собственное творчество своего старшего друга Пушкин оценивал скромнее: «…в ее устах (речь о Семеновой. — И. С. ) понравились нам славянские стихи Катенина, полные силы и огня, но отверженные вкусом и гармонией».

А вот вкус самого Катенина и его критическое чутье современники считали безупречными. Не случайно именно ему на суд принес Грибоедов свое «Горе от ума». Кроме этого, был Павел Александрович человеком недюжинного ума и благородства. Пушкин писал о нем так: «Многие (в том числе и я) много ему обязаны; он отучил меня от односторонности в литературных мнениях, а односторонность есть пагуба мысли. Если б согласился он сложить разговоры свои на бумагу, то великую пользу принес бы он русской словесности». К сожалению, совету этому Катенин не внял, мысли свои о литературе на бумаге не изложил, но пользу русской словесности все же принес. Хотя бы тем, что самому Пушкину преподал урок толерантности.

Я начала рассказ о пушкинском «волшебном крае» с Семеновой и Катениным не только потому, что они много способствовали и увлечению Пушкина театром и его погружению в театральную стихию. Поводом начать именно с них была ассоциация по месту: просто вообразила, что иду вместе с ним в особняк «ночной княгини», поглядываю по сторонам и вижу дома, в которых, точно известно, бывал Пушкин. И пытаюсь представить людей, к которым он в эти дома приходил. Но дома целы, так что не могут стать «героями» этой книги. А люди… Они как раз могут, потому что были тесно связаны с домом, которого давно нет и уничтожение которого — несомненная утрата.