Инна Соболева - Утраченный Петербург

Наверное, сейчас у многих возникнет вопрос: при чем здесь Екатерина, ведь дворец-то — Петровский? А дело вот в чем. При Петре небольшой вытянутый вдоль Малой Невы островок, отделенный от нынешней Петроградской стороны речкой Ждановкой, принадлежал лично императору. Правда, собственность была незавидная, но, судя по всему, Петр любил места уединенные (подтверждение тому — Подзорный и Екатерингофский дворцы). Вероятно, ему просто необходимо было иногда отдохнуть от людей, даже если те и были милы его сердцу. Может быть, поэтому и приказал построить на острове, который по понятной причине назвали Петровским, маленький дворец. А вот до того, как у Петра возникла идея заложить в дельте Невы город, этот остров назывался Столбовым. Почему — до сих пор остается загадкой. Во всяком случае, нигде нет упоминаний ни о каких столбах, стоявших на этой необитаемой территории.

Островок и при Петре был безлюден, построили на нем лишь несколько маленьких временных домиков, куда поселили придворных шутов. Да еще поставили несколько юрт, в которых обитали ненцы, пытавшиеся выращивать на острове оленей. Иногда наезжали туда царица Прасковья Федоровна, вдова брата и соправителя Петра — Ивана Алексеевича. Потом, когда вернулась в Россию, сбежав от ненавистного мужа, герцога Мекленбург-Шверинского, стала частенько бывать на острове и старшая любимая дочь царицы Прасковьи — Екатерина Ивановна (мать будущей правительницы Анны Леопольдовны). Обе были большие охотницы до немудрящих развлечений, так что соседство шутов пришлось им по вкусу. Других желающих не то что поселиться на острове, но даже приезжать туда не наблюдалось — скорее всего, потому, что был он «низок, большею частию лесист и болотист». Не случайно этот район в народе назывался Мокруши.

Как ни странно, полюбила не слишком уютный и вовсе лишенный комфорта остров Екатерина II. Поначалу останавливалась в бывшем дворце Петра, потом распорядилась отстроить его заново. Вот тут-то и пригодился Ринальди, незадолго до этого построивший в Ораниенбауме дивную Катальную горку, неизменно восхищавшую Екатерину. По ее приказу выкопали перед дворцом рыбные пруды, запустили в них ее любимую рыбу — стерлядь. От круглой площади, на которой стоял дворец, расходились восемь аллей, шесть из них выходили на Малую Неву и Малую Невку. Главная же аллея была проложена вдоль всего острова (теперь на ее месте Петровский проспект).

После смерти Екатерины дворец быстро пришел в запустение. В 1801 году его как «ветхое дворцовое строение вместе с прилегающей к нему территорией» передали Вольному экономическому обществу. Оно в течение тридцати пяти лет дворец не использовало, поэтому тот, как и весь Петровский остров, высочайшим рескриптом 1836 года был передан в ведение Кабинета Его Императорского Величества, ведавшего имуществом царской фамилии (Кабинет был создан указом Петра I, с 1826-го — в подчинении Министерства императорского двора. — И. С. ).

Нельзя сказать, что в XIX веке дворец был заброшен — напротив, его не раз реставрировали, меняли внутреннее убранство в соответствии с меняющимися вкусами. Но вот в 1912 году не усмотрели. А между тем материалы архивов дают право считать, что внешний облик дворца сохранился таким, каким был при Екатерине. Так что — еще одна утрата. Горькая…

Еще два утраченных здания связаны между собой и временем постройки (конец Екатерининской эпохи), и местом (самый близкий к центру города край Коломны), и названиями ( Литовский замок и Литовский рынок), да еще тем, что строили их великие архитекторы, имена которых должны были бы защитить от разрушения. Не защитили.

В феврале 1917 года озверевшая толпа подожгла Литовский замок. Александр Александрович Блок писал матери 23 марта: «Выгорел дотла Литовский замок и окружной суд, бросается в глаза вся красота их фасадов, вылизанных огнем, вся мерзость, безобразившая их внутри, выгорела». Но это Блок и люди его круга могут оценить красоту, способны отделить ее от той чудовищной функции, которую здание выбрало не само — люди навязали. Вообще ненависть к зданию — признак какой-то пугающей, непреодолимой эмоциональной тупости, свойственной не только толпе (вспомним, как поступил Павел I с Летним дворцом Елизаветы Петровны). Утешает, что это — не национальное свойство: французы, разрушившие Бастилию, тоже «не заметили» ее красоты. Кстати, Литовский замок часто называли русской Бастилией. Но так говорили узники, как сказали бы сейчас, продвинутые. А для простых уголовников, не обремененных знанием истории (тем более чужой), был он «Дядиной дачей» или «Каменным мешком».