— Тогда низвергните его вместе с Индрой в огонь! — воскликнул в ярости Джанамеджая.
— Мы употребим майю, — ответили жрецы. — Ты же пока можешь наградить юношу, произнесшего шлоки.
Сын Паракшита подозвал к себе юношу и сказал ему:
— Твоя ученость достойна награды, брахман. Выбирай же то, к чему тянется твое сердце.
— Если ты так распорядился, — сказал Астика, — я выбираю прекращение жертвоприношения змей.
— Бери золото, серебро или коров, — ответил царь, — все что хочешь, но пусть жертвоприношение не прекратится.
— Но ты же приказал мне высказать желание, — сказал Астика. — Я не прошу у тебя золота, серебра и коров. Пусть прекратится жертвоприношение для блага моего материнского рода.
И снова сказал тогда царь Астике:
— Выбирай другой дар, о лучший из дваждырожденных, себе на благо.
И тогда вмешались советники:
— Царь, ты не можешь нарушить данного обещания. Пусть брахман получит этот дар.
Между тем уже стало слышно шипение стонущего от страха Такшаки. Покинутый Громовержцем, царь змей упал с его колен и приближался, крутясь в воздухе и испуская стоны.
И тогда Астика трижды произнес слово «Стой!»
И остановился Такшака в воздухе.
Видя это чудо, царь сказал:
— Да будет так, как сказал юный брахман.
И тотчас раздались радостные рукоплескания. Погасло жертвенное пламя. И царь наградил жрецов и советников, а также суту, соорудившего алтарь и сказавшего, что жертвоприношение не будет завершено. Астике же царь сказал:
— Приходи ко мне при моем великом жертвоприношении коня. Ты будешь верховным жрецом.
— Хорошо! — сказал Астика и удалился.
Исполненный радости, он вернулся домой и, припав к стопам дяди и матери, рассказал им о случившемся.
Пока он рассказывал, со всех сторон сползлись змеи. Выражая радость, они сказали:
— Ты нас спас! Что же нам сделать для тебя, о мудрый? Выбирай желанный дар.
— Я выбираю, — сказал Астика. — Да не будет у тех брахманов и других смертных, где бы они ни жили, страха перед вами, если они будут по утрам и вечерам рассказывать о моем благодеянии змеям.
— Да будет так! — сказали змеи. — Пусть эти люди, о которых ты говоришь, о внук, произносят заклятие: «Астика! Астика! Астика, рожденный у Джараткары от Джараткары, верный слову, пусть охранит меня от змей. Асита! Артиман! Сунитха!»
Ведийское «Вожделение» (Желание), будучи, подобно греческому Эросу, одним из элементов космогонической системы, обладало персонификацией в сфере сексуальной мифологии. Воплощением наивысшей сексуальности и соответственно небесной красоты, враждебной аскезе и духовной самоуглубленности, были апсары. Ведь за похищенной спартанской царицей, втавшей в описании Гомера причиной Троянской войны, как и за девами, соблазнявшими индийских праведников, стоят духи изначальной водной стихии индоевропейской мифологии — нимфы, камены, русалки. В символике их присутствуют водные растения лотос и лилия и птица вод — Лебедь (ведь Елена родилась из яйца, оплодотворенного богом, принявшим образ лебедя). Связь их с небесной сферой не являлась особенностью одной индийской мифологии. Вспомним о версии Стесихора и Еврипида, согласно которой сразу же после того, как в руках Менелая морской старец Протей оказался быстротекущей водой, его Елена удалилась в небо как призрак (Немировский 2000, 352).
В этой связи становится ясным соответствие небесных обладателей апсар гандхарвов греческим кентаврам, воплощению повышенной сексуальности и враждебности ко всем, кто посягает на красоту их подруг.
Пурурава и прекрасная Урваши
Войдя в возраст, взял царь Будха маслянорукую и масляноногую Илу, и родила она ему смертного сына Пурураву. Царевич страстно полюбил белокурую, белолицую, статную апсару Урваши[1], перед небесной красотой которой не мог устоять никто. Когда же она, широкобедрая, с белыми лилиями, вплетенными в мягкие длинные волосы, блистая нагрудниками, проходила по миру, даже великие риши, забывая о своем отшельничестве, следовали за ней, окутанной тончайшим туманным покровом, подобно серебристой луне.
И пронзил Кама сердце Пуруравы, и оно пылало, охваченное страстью, от которой может спасти только смерть. У апсары было много именитых возлюбленных, и она долго не пускала юношу на свое широкое ложе. Когда же она разрешила себя полюбить, то сказала:
— Трижды в ночь ты сможешь меня бить своей бамбуковой тростью, но не показывайся обнаженным. Таков обычай у нас, женщин. И кроме того помоги мне охранять двух беззащитных барашков.
Читать дальше