Дорога была не совсем безопасна. Хотя наши боевые операции вышли за пределы Таврической губернии, но общее наше положение все время висело на волоске, благодаря каховской болячке. На высадку кубанского десанта красное командование ответило нажимом со стороны Каховки. Обескровленный бывший слащевский корпус не мог оказать серьезного сопротивления, и красные распространились на восток. Мелитополю грозила опасность.
В офицерском вагоне битком набито. Среди английских сумок и чемоданов немало мешков с фруктами и бочонков с маслом.
Казенный груз? — с улыбкою спрашиваю одного офицера, «химического», так как погоны на его белой рубахе наведены химическим карандашом.
Что ж поделаешь! Кормиться в тылу чем-нибудь надо, особенно семейным. Вы на фронте кормитесь у крестьян, а попробовали бы жить в Севастополе или в Евпатории, не говоря уже про Ялту. Цены безумные и скачут поминутно. Слышали, что творится в вашем донском офицерском резерве?
А что?
Не от добра же пошли люди на верную смерть с Назаровым. Он и сам предупреждал об опасности и кругом везде говорили, что десант поведут на убой. И все-таки шли. Почему? Чем белый голод в Крыму, — лучше красная пуля на Дону. В резерве самоубийства чуть не каждую неделю. Прощайте, друзья, — написал один перед смертью, — но ненадолго, потому что скоро все равно подохнете с голоду, если не последуете моему примеру».
Ночью разъезды красных кружились возле Рыкова. Проедем ли благополучно эту станцию? — громко сообщает на ст. Сокологорное интендантский полковник, входя в вагон.
Настроение падает. Близость опасности связывает языки. Зато вовсю работают зубы, яростно уничтожая арбузы, сладкие, сочные.
Трр… рр… рр… рота за мной, в атаку! Бей красную сволочь! — до костей пронизывает весь вагон чей-то болезненно-неистовый голос.
Затем треск разбитого стекла, возня, ругань.
Нервно-больной корниловский офицер, — поясняет спекулянт в погонах, заглянув в соседнее отделение, — повлияло известие о близости красных. Сильно порезался. Сейчас в обмороке.
В Рыкове все благополучно.
В наш вагон залезает новый персонаж. Небольшой, но хорошо сложенный старик в чине капитана. Из-под форменной фуражки выбиваются пряди седых волос. Душно, жарко. Трудно понять, зачем напялил на себя новый пассажир форменный полицейский мундир, прицепив к нему вдобавок колодку со множеством знаков отличия, вплоть до медали в память трехсотлетия дома Романовых.
Присаживайтесь хоть на мешок. В Севастополь?
В Керчь.
По полиции?
Да. Был в Таврии приставом, теперь назначен полицеймейстером в Новороссийск.
Как в Новороссийск? Разве его взяли?
Не взяли, так пока еду — возьмут.
Для вас специально? — ехидно спрашивает с верхней полки молодой поручик, свешивая к нам голову. — Вот и мой командир полка, запасного, тоже ждет — не дождется, когда возьмут Ставрополь. «Хочу, говорит, служить там в комендантах, а нет, так и в губернаторах! Мы, говорит, тоже не святый боже. У меня, говорит, балы будут во какие, первый сорт. И оркестр первостепенный». Он у нас большой знаток музыки. Зашел раз в собрание на вечер и изумился. «Чего же это так глухо оркестр наяривает?» — «Резонанса в хате мало, господин полковник», — ответил адъютант… — «Резонанцу? Так зачем дело стало, Михайлыч… У нас такая агроматная хозяйственная сумма, а вы не купите. Беспременно купите. Не найдете здесь, командируйте человека в Севастополь за резонанцем… што б не хуже других». Губернатор будущий!
Полицейский презрительно гримасничает.
Уж не за резонанцем ли вы и командированы в Севастополь? — режет владелец бочонка с маслом.
А вы разве и этим спекулируете?
Разгорается ожесточенный поединок, в котором оружием служит остроумие.
Где ни послушаешь, везде одно и то же: или беспросветная критика всех и вся или разговоры о ценах на сало, масло, овощи. О «Великой, Единой» и т. д. ни слова.
«У армии не было души, а фронт не был одушевлен идеей», — говорит Г. Н. Раковский в своей книге «Конец Белых». И не ошибается.
Опасную зону миновали. Поезд медленно продвигается по Чонгарскому мосту, восточному горлышку крымской «бутылки».
Проверка документов. Разумеется, все едут с разрешения начальства и по неотложным служебным надобностям. Вот толстый чиновник в земгусарской форме везет «секретный пакет в штаб главнокомандующего», а на площадке нашего вагона его клетка с петухами не дает прохода пассажирам.
В Севастополе нагляднее всего сказывалась сущность белого стана и того социального строя, который защищала «русская» армия.
Читать дальше