Иван Калинин - Под знаменем Врангеля - заметки бывшего военного прокурора

Когда весь корпус заговорил о художествах Ковалева, корком тоже для соблюдения формы распорядился произвести дознание. Как раз в это время я вернулся в корпус. Рассмотрев ковалевское дело, я решил добиться предания виновника суду. Весь Чилингирский лагерь, за исключением Гуселыцикова и его «лавочки», ждал публичной порки Ковалева. Но в это время внезапно разразились такие события, которые заставили надолго забыть всякие дела.

Еще будучи в Константинополе, я слышал от французских офицеров, что вновь назначенному Верховному Комиссару Франции на Ближнем Востоке ген. Пелле поручено своим правительством во что бы то ни стало распылить армию Врангеля. Действительно, в середине февраля он уведомил барона, что Франция больше не может отпускать кредиты на содержание его войска и что ему пора позаботиться о расселении своих людей, чтобы дать им возможность самим зарабатывать средства к жизни. Врангель ждал ответа от Шатилова, который охаживал сербских и болгарских министров, убеждая их принять и поддержать армию Врангеля, как верную опору против большевистских выступлений, и соблазняя существенной благодарностью в будущем, когда Врангель «спасет» Россию. В это время вспыхнул бунт в Кронштадте.

Конец Советской власти! — заголосила вся эмигрантская пресса.

Москва в баррикадах, — сообщала из неизвестных источников «Presse du Soir». — Совет Народных Комиссаров осажден в Москве. Его защищает только киргизская дивизия. Троцкий прибыл в Петроград, но восставший гарнизон принудил его запереться в Петропавловской крепости. С минуты на мунуту ожидается его сдача. Повсеместно в России изгоняют комиссаров. 10000 последних бежало к Кемаль-Паше.

Газетные сенсации не знали предела. Одни газеты врали, другие подвирали. Брусилов, разумеется, каждый день принимал командование над Красной армией и провозглашал монархию или созывал Учредилку, в зависимости от того, к какому противоболыпевист- скому лагерю принадлежала эмигрантская газета. Буденный не преминул изменить Советской власти. Дон, Кубань и Терек во мгновение ока охватило пламя грандиозного восстания. Ген. Козловский приглашал Врангеля и его армию поспешить в Кронштадт.

Лагерный сброд ожил. В действительности кронштадтского мятежа не приходилось сомневаться. Заодно начинали верить и всей той ахинее, которую преподносили газетные борзописцы и информаторы. Толпы народа осаждали те места, где наклеивались газеты и информационные сводки штаба главнокомандующего. Прибытие почтового поезда из Константинополя составляло важнейший момент дня. Четырехмесячное гниение в хлевах и сараях заслонило в казачьем сознании ужасы бегства из Таврии и даже мучительного переезда в Турцию.

Что угодно, только бы скорей из лагерей. Хоть гирше, да инше. Хоть смерть, но в поле, а не в хлевах.

О какой-нибудь идейной стороне этого порыва говорить нечего. Самые тупые казаки сознавали, что новая гражданская война была бы бесцельной и бессмысленной, но все-таки она лучше того убийственного положения, в которое теперь попали врангелевские войска. В этот период смертной тоски лагерную массу авторитетные люди легко могли подтолкнуть на что угодно, на новую бойню или на массовое возвращение домой под власть Советов.

Кронштадтский мятеж окрылил Врангеля. Он послал приветствие ген. Козловскому. Но в Кронштадте отнеслись отрицательно к предложенной им помощи, зная, что нет более гиблого дела, как борьба против большевиков под фирмою Врангеля.

Вождь не смутился.

Перед кронштадтским мятежом он находился в таком возбужденном состоянии, которое было близко к сумасшествию. Нота ген. Пелле и перемена курса французской политики так повлияли на него, что бедный честолюбец, уединившись на «Лукулле», то плакал над своей неудачей, то смеялся над недальновидностью своих опекунов, то впадал в полное уныние, то строил самые призрачные планы, утром был готов сжечь все свои корабли, вечером предавался радужным иллюзиям. В кронштадтских событиях он увидел перст божий. Он не только хотел уверить своих подчиненных в том, что настал смертный час Советской власти, но и сам теперь искренно, экзальтированно верил в то, что божественное провидение не покинуло его в день скорби и что близок час его нового возвеличения.

Зашевелились безработные политические деятели всех направлений. Кронштадтская канонада всколыхнула всю эмигрантскую клоаку. В Константинополе преобладали белогвардейцы чистейшей воды, то-есть те, кто рассчитывал сокрушить Советскую власть путем новой гражданской войны.