Юрий Татаринов - Города Беларуси в некоторых интересных исторических сведениях. Витебщина

В 1764 г. ксендзом Антонием Ещолтом началось строительство каменного костела. Оно завершилось в 1782 г. уже старанием ксендза Михаила Федоровича. Этот храм, в формах рококо, имел 2 башни, три алтаря, а также колокол большого веса. Освящен он был 11 июля 1783 г. виленским епископом Петром Тачиловским. При двухэтажной плебании были устроены госпиталь, дом престарелых, а также сад.

Костелу принадлежал фольварок Дмитриевщина со 149 душами подданных.

Впоследствии, после закрытия костела кармелитов, в Троицкий были перенесены большой алтарь, алтарь в трансепте, а также иконы.

Малые размеры этого храма и его простой, «провинциальный» вид не удовлетворяли ни художественному вкусу, ни функциональному назначению. Поэтому в начале XX в. старанием ксендза Юзефа Зеро начинается кардинальная перестройка костела. Создателем проекта был виленский инженер-архитектор Антон Добовик, а исполнителем строительный работ — Язеп Романовский, глубочанин. Башни, имевшие только один ярус, были подняты еще на два. Достроено еще два нефа. Фасады получили фигурные фронтоны. Эта перестройка подарила городу воистину прекрасный памятник культуры.

В 1908 г. храм был освящен прелатом виленской капитулы Яном Курчевским. На одной из колонн его висел портрет Иосифа Корсака. Впоследствии в 1935 г. этот самый портрет был выставлен на продажу в городе Варшава, по ул. Вебная, 6. Но, по какой-то причине, так и не был выкуплен местной парафией…

Восстание 1831 г. было шляхетским, выражало чаяния утвердившихся во власти польских панов и никак не касалось чаяний подневольного белорусского народа. Большая часть населения была мобилизована в повстанческие отряды силой. Шляхта не ставила задачи ликвидировать крепостное право; она вообще ничего не обещала тем, кто должен был стать мясом в этой бойне. Это и явилось одной из причин неудачи восстания: широкие массы не вняли призывам корыстного меньшинства.

Газета «Клiч Радзiмы» за 10 июня 1992 г. опубликовала интересный материал о событиях того восстания, точнее — о пребывании генерала М. Н. Муравьева (могилевского губернатора) в тот год в Глубоком.

Войска генерала очень быстро разгромили повстанческие отряды. Прибыв в Глубокое 18 мая, Муравьев пригласил помещиков Дисненского повета. При этом, не торопил, дал время собраться с духом всем, даже тем, кто был виноват. С генералом прибыло два эскадрона гусар. В обязанность Муравьева входило проведение расследования. В своем отчете генерал, в частности, записал: «помещики действовали с усердием, и хотя чувствовали нелепость своего предприятия, но не смели уже отступать, опасаясь мщения прочих». Проведя расследование, Муравьев отправил в Динабургскую крепость 15 человек, которые составляли так называемый Правительственный Комитет. «Дух помещиков, — писал Муравьев после этого, — значительно улучшился, они увидели, что с ними не шутят, и вдруг сделались усердны… Дворянство даже собственным своим побуждением просило меня о единой милости: дозволить им изложить в особом акте изображение чистосердечного своего раскаяния».

В книге «Материалы по истории и географии Дисненского и Вилейского уездов Виленской губернии», изданной в 1896 г., рассказано о пребывании Муравьева в Глубоком и ходе того расследования. Этот материал интересен как сам по себе, так, частично, и по той причине, что касается истории местного монастыря кармелитов босых.

«О пребывании Муравьева в местечке Глубоком сохранилось у дисненских помещиков много преданий, представляющих Муравьева по большей части в виде грозного судьи, наведшего ужас на всех своими суровыми приговорами, и передающих, что с прибытием в местечко комиссии военного суда, бывшего под его председательством, мирное обиталище кармелитских отшельников превратилось в местопребывание страшного инквизиционного судилища. В действительности дело происходило несколько иначе: никакой комиссии военного суда тут не было, а был один только Муравьев с советником Зайковским и секретарем Лиорко, записывавшим показания, а иногда и исполнявшим обязанности переводчика. О пребывании Муравьева в местечке Глубоком заслуживает особого внимания рассказ современника, который находился в те дни при генерале безотлучно. «Я присутствовал, говорит Пиккорнелли, при многих допросах помещиков, приводимых к Муравьеву, а их перебывало около тысячи. Находясь полном вооружении и при заряженном пистолете, я обязан был во время допросов стоять в стороне между инсургентом и Муравьевым, для охранения его в случае, если бы опрашиваемый вздумал прибегнуть к какому-либо насилию. Но ничего подобного не случилось, а Муравьев не имел надобности в моей защите. Днем и ночью, в котором бы то ни было часу, как только привозили кого-либо из арестованных, нужно было тот час же доложить Муравьеву, — а если он спал, то разбудить, и примера не было, чтобы он поленился встать или отложил допрос до утра. Заботливость его и ласковое обращение со всеми подчиненными были превыше всяких похвал. Все окружавшие не могли надивиться его неутомимости и долготерпению при расспросах виновных: он видимо бывал доволен, когда отвечали ему смело и откровенно, хотя б и резко, лишь бы говорили правду, но к несчастью это случалось не всегда…»