Сергей Дроков - Адмирал Колчак и суд истории

Свою непричастность к «большой политике» Ларионов доказывал структурой управления верховной власти: «Непосредственно при Верховном правителе и Верховном главнокомандующем находился его Совет, состоящий из председателя Совета министров, министров иностранных дел, финансов, внутренних дел, военного и начальника штаба […] Далее шел Совет министров, возглавляющий отрасли гражданского управления, а из гражданского управления – те отрасли, которые ему были подведомственны. Затем большой Совет выделял из себя малый Совет, состоявший из товарищей министров, причем этому Совету были подведомственны вопросы только второстепенного значения, только те, по которым уже имеются принципиальные решения и формальные согласия глав соответствующих ведомств […] членов малого Совета – товарищей министров не допускали в закрытые заседания, где обсуждались вопросы важные и выслушивалась информация о ходе как военной жизни, так и внутренней».

Подсудимый указывал, что военное командование сосредоточивалось в Ставке Верховного главнокомандующего, которому подчинялись фронт и тыл по оперативным и военно-политическим вопросам. Все приказы и способы ведения войны исходили из Ставки, а на театре военных действий существовал закон полевого управления, когда военные начальники были наделены огромными полномочиями, и гражданская власть против этого ничего не могла поделать.

А.Н. Ларионов не соглашался с утверждением обвинителя Гойхбарга, что сибирские железные дороги находились в руках союзных войск. Наоборот, заручившись согласием иностранцев, Россия получила чрезвычайно ценное имущество. В частности, большое количество паровозов, вагонов и «декаподов», задержанных в Америке после заключения Брестского мира. В целях защиты железнодорожников Алексей Николаевич вменил в обязанность линейным агентам дорог немедленно сообщать о случаях проявления насилия по отношению к рабочим и служащим. Обобщенный «синодикт» по всем подобным эксцессам был им оглашен на пленуме Совета министров. В итоге Комитет законности и порядка издал циркуляр, потребовав от военных чинов оградить железнодорожников от незаконных арестов и передавать виновных следственной власти [477].

Служебное положение Г.М. Степаненко явилось логическим продолжением его тридцатилетней работы. Ни по рождению, ни по «душевной структуре» у него не возникало стремлений к намеренному «вредительству». «Преступность деяния оценивается не только реальными последствиями […] но […] и по тем намерениям, какими оно обусловлено», – заявлял он.

Георгий Макарович считал, что «транспорт в стране должен стоять вне политики», для чего ввел единоличное управление на местах и в центре. Эту меру объяснял отсутствием определенной ответственности при коллегиальном решении производственных задач. С этой позиции он отстаивал реформирование профсоюзов по профессиональному признаку (вместо территориального), что могло бы устранить попытки вмешательства в технику управления. Как положительный результат принятых мер, проводимых подсудимым, можно указать на значительное увеличение перевозок, сооружение Илимского тракта, объединение «брошенного на произвол» управления водным транспортом и шоссейными дорогами [478].

Служебная деятельность В.Г. Жуковского сводилась к «расшифровыванию и распутыванию телеграмм» в бронированном эшелоне Верховного правителя при эвакуации из Омска… Полагал, что «аполитичный и лояльный чиновник» служит тому правительству, которое способно оценить его опыт и знания [479].

По Положению о Главном управлении по делам вероисповеданий Л.И. Писарев не имел решающего голоса и вследствие этого ни в одном из актов правительственной, политической и военной деятельности, а также на заседаниях Административного совета и Военного совета участия не принимал [480].

«Противник, который боролся пером» Александр Константинович Клафтон, имевший за плечами двадцатилетнюю культурно-просветительскую деятельность в Самарском земстве, согласился возглавить Восточный отдел партии Народной свободы для сохранения чистоты партийной идеологии. Он верил Колчаку, его декларации, демократичности людей, но по своей структуре вся власть оказалась бессильной бороться против атамановщины. «Были диктаторы, – любил повторять подсудимый, – но не было диктатора». Тем не менее с правительством его связывала общность идеи – «единая Россия, правовое государство, Учредительное собрание».