Константин Романенко - Если бы не сталинские репрессии!. Как Вождь спас СССР.

Тухачевский предварил его пояснением: «Настойчиво и неоднократно пытался отрицать как свое участие в заговоре, так и отдельные факты моей антисоветской деятельности, но под давлением улик следствия я должен был признать свою вину. В настоящих показаниях я излагаю свою антисоветскую деятельность в последовательном порядке». Обусловливая хронологическую линию, он писал: «В 1928 году я был освобожден от должности начальника штаба РККА и назначен командующим войсками ЛВО.

Будучи недоволен своим положением и отношением ко мне со стороны руководства армии, я стал искать связи с толмачевцами. Прежде всего я связался с Марголиным... Я договорился с ним, что мы будем поддерживать связь и... выявлять несогласных с политикой партии работников».

Речь идет о слушателях курсов усовершенствования высшего политсостава при Военно-политической академии имени Толмачева. Борясь за место под солнцем, еще в октябре 1927 года «комиссары» открыто выступили против введения в армии единоначалия, ущемлявшего карьерные интересы политработников. Летом 1928 года «во время полевых занятий» Тухачевский вошел в контакт с командиром 11-й стрелковой дивизии евреем Туровским, тоже голосовавшим «за толмачевскую резолюцию». Тухачевский писал: «Туровский указал мне на командира полка Зюка... Я переговорил с Зюком и также условился с ним о связях и выявлении недовольных.

Зимой с 1928 по 1929 год... во время одной из сессий ЦИКа со мной заговорил Енукидзе... слышавший о моем недовольстве своим положением и о том, что я фрондировал против руководства армией. Енукидзе говорил о том, что политика Сталина ведет к опасности разрыва смычки между рабочим классом и крестьянством, что правые предлагают более верный путь развития... Я рассказал Енукидзе... о большом числе комсостава, не согласного с генеральной линией партии, и о том, что я установил связи с рядом командиров и политработников, не согласных с политикой партии. Енукидзе ответил, что я поступаю вполне правильно... Я продолжал информировать Енукидзе о моей работе...»

Конечно, военного, считавшего себя непризнанным «гигантом» военной мысли, меньше всего волновала проблема «смычки между рабочим классом и крестьянством». Прежде всего он интересовался собственной карьерой. Как уже говорилось ранее, стремясь выделиться, в 1929 году он написал записку об оснащении армии 50 000 танками и 40 000 самолетами.

«Резкая критика, которой подверглась моя записка, — продолжал он, — меня крайне возмутила, и поэтому, когда на XVI съезде партии Енукидзе имел второй разговор, я весьма охотно принимал его установки. Енукидзе говорил... что правые хотя и побеждены, но не сложили оружия, перенеся свою деятельность в подполье. (...) Енукидзе сказал, что он связан с руководящей верхушкой правых и что я буду от него получать дальнейшие директивы»[60].

Напомним, что в это время отстранения от власти Сталина жаждали не только правые. 21 октября 1928 года «В письме друзьям» Троцкий указывал: «В СССР может сложиться военный заговор и армия может положить конец большевистскому режиму». Намек был более чем прозрачным. Однако Лейба Бронштейн поспешил с выводами. В действительности «репетиции» заговора начались лишь в 1931 году. Именно в это лето на даче Томского в Болшеве состоялось совещание правых, на котором в числе участников присутствовали Фома (А. П. Смирнов) и Ягода. Тогда же работник Главтрансмаша троцкист И. Н. Смирнов, а через него и Пятаков встретились в Берлине с сыном Троцкого Львом Седовым.

В июле 1931 года Тухачевского вернули из Ленинграда в Москву и назначили на должность заместителя наркома по военным и морским делам и начальником вооружения РККА, однако он не забыл о своих «обидах». Он писал в показаниях: «Недовольство отношением ко мне со стороны армейского руководства все еще продолжало иметь место, о чем я неоднократного разговаривал с Фельдманом, Якиром, Уборевичем, Эйдманом и др.».

Конечно, Тухачевский лукавил, сводя смысл разговоров только к «брюзжанию». Правда, следует признать, что в это время он действительно был не столь активен, как другие руководители правых. Он мог претендовать лишь на первую скрипку, но не на руководство всем оркестром заговорщиков. По предложению Рыкова роль непо­средственного политического руководителя «дворцового переворота» взял на себя секретарь ЦИК Енукидзе, который уже в июле 1931 года завербовал в состав участников переворота командующего Московским военным округом эстонца Августа Корка и коменданта Московского Кремля латыша Рудольфа Петерсона. Причем сценарий путча не был оригинальным.