Михаил Толочко - Военные разведчики XX века

— Товарищ полковник, ну зачем вы тратите время на это дело? Дали бы мне текст, и я бы все сделал и быстрее, и лучше. У вас и без того времени мало.

Я ответил, что в следующий раз так оно и будет.

Анализируя свой разговор с Гузенко, я постепенно задавался вопросом: «А не имеет ли он доступа к сейфу Мотинова?» И я решил устроить проверку: вызвал Мотинова, положил ему в сейф пакет и сказал, чтобы на другой день утром он уехал в Торонто и не возвращался ранее шести часов вечера. Я не стал объяснять ему, зачем это надо.

На другой день в десять часов утра я пришел в ту комнату, где находился сейф, и сел за пустой стол. Несколько раз мимо прошел Гузенко, с любопытством глядя на меня. В конце концов он подошел и вежливо спросил, не нужна ли мне помощь. Я спросил, не знает ли он, где Мотинов. Он ответил, что не знает, но, если что нужно, готов сделать. Позднее он выяснил и сообщил мне, что Мотинов вернется не раньше шести вечера, и снова предложил помощь.

— Дело в том, — сказал я, — что вечером я положил к нему в сейф материал и сейчас он мне нужен позарез. Нет ли у вас ключа от его сейфа?

— Что вы, — ответил он. — Ключ только у Мотинова.

— Ну что же, придется ждать Мотинова, может быть, он вернется раньше.

Проходил час за часом, я продолжал сидеть. Гузенко ходил озабоченный, делая вид, что сделать ничего не может.

Время двигалось медленно, и, просидев уже почти четыре часа, я начал терять надежду. Он подошел неожиданно, когда я терпеливо просидел почти шесть часов.

— Вот, проверьте, может быть, этот ключ подойдет, — произнес он.

И ключ подошел. Я молча открыл сейф, взял свой пакет, поблагодарил, вернул ключ и покинул помещение.

На другой день я сообщил Мотинову о том, что Гузенко имеет доступ к сейфу. Он не очень был этим расстроен и удивлен, заметив, что Гузенко допущен к совершенно секретным документам. Перед отъездом я еще раз сказал Заботину о необходимости переезда Гузенко и решил вновь с последним встретиться. Я внимательно слушал Гузенко, задавал разные, часто несущественные вопросы — какое-то необъяснимое и тревожное предчувствие на протяжении всего разговора неотступно мучило меня. Мне все почему-то виделась нем какая-то неискренность. Внутренний голос подсказывал, что с ним что-то неладно. Он задумал нечто такое, чего очень боится, что оно может быть раскрыто. И вот тогда, в июне 1944 года, я пришел к выводу, что он готовится перебежать. Готовится, но еще не решил окончательно. Я, конечно, понимал, что мое предположение ни на чем не основано и поэтому высказывать его несправедливо и опасно. С этим сложным чувством 16 июня 1944 года я покинул Канаду и в конце июля возвратился в Москву.

По приезде на докладе у тогдашнего полковника военной разведки Ивана Ильичева я, в частности, высказался о Гузенко: «У меня нет конкретных данных и каких-либо оснований, есть только предположение. Мне кажется, что Гузенко готовится к побегу и стоит на пути к предательству». Ильичев, сам никому ничего не доверявший, не принял тогда моего заявления.

Своевременно я подтвердил свое заявление начальнику Управления кадров полковнику С. Егорову. Он тоже отнесся к моему предположению с большим сомнением. Так или иначе, как оказалось впоследствии, эти заявления спасли меня. Не сделай я их, после бегства Гузенко меня бы арестовали, судили и посадили бы в тюрьму.

С августа 1944 года по сентябрь 1945-го я был полностью занят совсем другими заботами. И Канада отошла на второй план. Правда, на замену Гузенко был подобран и послан в Оттаву лейтенант Кулаков. В это же время мы узнали, что Заботин так и не переселил Гузенко. Вот тогда-то и родилась грозная телеграмма Федора Кузнецова, заменившего Ильичева на посту начальника разведки. Та самая телеграмма, которая, вероятно, и ускорила побег Гузенко.

Мы получили сообщение о бегстве Гузенко еще до того, как он попал в руки Королевской горной полиции. Сразу же возник вопрос, что с ним делать.

В Управлении в свое время существовала специальная секция «Икс». Она была строго законспирирована, подчинялась только начальнику и занималась в том числе актами мщения тем, кто изменял или нарушал взятые обязательства. Делать это можно было только с разрешения высшей инстанции, чаще всего самого Сталина.

Сталин потребовал от начальника ГРУ и Берия подробного доклада и плана мероприятий по ликвидации последствий канадского дела. Он запретил предпринимать что-либо против Гузенко, сказав примерно следующее: «Война успешно закончена. Все восхищены действиями Советского Союза. Что же о нас скажут, если мы пойдем на это? Надо во всем разобраться и назначить специальную авторитетную комиссию. Пусть ее возглавляет Маленков». В комиссию вошли также Берия, Абакумов, Кузнецов и Меркулов — помощник Берия.