Игорь Князький - Тиберий - третий Цезарь, второй Август…

Здесь должно напомнить, что Пизон прилагал в своё время немало усилий для завоевания популярности в сирийских легионах: «Прибыв в Сирию и встав во главе легионов, щедрыми раздачами, заискиванием, потворством самым последним из рядовых воинов, смещая вместе с тем старых центурионов и требовательных трибунов и назначая на их места своих ставленников или тех, кто отличился наиболее дурным поведением, а также терпя праздность в лагере, распущенность в городах, бродяжничество и своеволие воинов в сельских местностях, он довёл войско до такого всеобщего разложения, что получил от толпы прозвище «Отца легионов». Да и Планцина не держалась в границах того, что прилично для женщин, но присутствовала на учениях всадников, на занятиях кадет, поносила Агриппину, поносила Германика, причём кое-кто даже из добропорядочных воинов изъявлял готовность служить ей в кознях, так как ходили смутные слухи, что это делается не против воли самого принцепса». {376} 376 Там же. II, 55.

Конечно, едва ли заслуживают доверия слова Тацита о предпочтении Пизоном худших из воинов лучшим просто назло Германику, но произведённая ротация офицерского состава легионов, разумеется, проведена была, и смысл её очевиден: это должны быть новые люди, преданные, прежде всего, Пизону и отдающие ему предпочтение перед Германиком. Ослабление дисциплины, очевидно, имело место, ибо, как мы увидим, таковое обвинение ему в Риме будет предъявлено. Что же касается поведения Планцины, то она откровенно подражала той самой Агриппине, которую так ненавидела. Что ж, врага должно бить его же оружием. Вот и появляется Планцина на военных учениях, вот и общается с легионерами. Кстати, небезуспешно, если даже самые добропорядочные воины готовы ей служить. А вот если говорить о причине слухов, порочащих имя самого принцепса, поощряющего якобы такие действия Пизона и его супруги, то виновник этого сам Тиберий, Обычному человеку сложно самому разобраться в тонких замыслах принцепса, для собственной безопасности создающего систему сдержек и противовесов. Для него очевидно одно: если Тиберий поставил Пизона во главе Сирии, то, значит, он к нему расположен. Потому то, что творит Пизон, заранее одобрено на Палатине.

Значит, Пизон мог надеяться на поддержку всё ещё подчинённых ему по закону легионов.

На совещании у Пизона мнения его друзей и близких разделились. Сын его Марк Кальпурний Пизон призывал отца немедленно поспешить в Рим, дабы встретиться с Тиберием, объяснив ему происшедшее раньше, нежели это сделают его враги. Вздорных обвинений в отравлении Германика, никем не доказанных и потому являющихся пустой болтовнёй, бояться не должно. Молодой человек справедливо указывал отцу, что возвращение в Сирию как раз и чревато большими опасностями. Гней Сенций Сатурнин — опытный воин и вполне в состоянии организовать вооружённое противодействие возвращению Пизона. А это уже гражданская война. Нельзя к тому же не учитывать свежую память в легионах о Германике и глубоко укоренившуюся в военной среде преданность Цезарям. А Германик-то был Юлий Цезарь.

Послушай Пизон сына — кто знает, как обернулось бы дело. Но он предпочёл совет близкого друга Домиция Целера, выглядевший, на первый взгляд, и более решительным, и более перспективным. Целер упирал на следующее: «Пизон, а не Сенций поставлен правителем Сирии, и ему вручены фасцы, преторская власть и легионы. Если туда вторгнется враг, то кому же ещё отражать его силой оружия, как не тому, кто получил легатские полномочия и особые указания? Со временем толки потеряют свою остроту, а побороть свежую ненависть чаще всего не под силу и людям, ни в чём неповинным. Но если Пизон сохранит за собой власть, укрепит свою мощь, многое, что не поддаётся предвидению, быть может, обернётся по воле случая в лучшую сторону». Или мы поторопимся, чтобы причалить одновременно с прахом Германика, чтобы тебя, Пизон, невыслушанного и не имевшего возможности отвести от себя обвинение, погубили бы при первом же твоём появлении рыдания Агриппины и невежественная толпа? Августа — твоя сообщница, Цезарь благоволит к тебе, но не гласно: и громче всех оплакивают смерть Германика те, кто наиболее обрадован ею». {377} 377 Там же. II, 77.

Слова Домиция Целера также содержали немало истинного. Рыдания Агриппины, шесть осиротевших детей, римская толпа, обожающая Германика и истерически скорбящая о нём, — всё это реалии, для Пизона несущие сильнейшую опасность. Особенно отметим известную Целеру симпатию Ливии к Пизону. Если благоволение Тиберия к своему другу славный Домиций деликатно именует «негласным», то Ливию Августу называют даже «сообщницей», что очень сильно сказано. Если верить Тациту, конечно. Но вот возможность возвращения Пизоном наместничества в Сирии Целер явно переоценил. Марк Кальпурний Пизон оказался много ближе к истине.