Жорж Ленотр - Повседневная жизнь Версаля при королях

Дабы избежать дальнейших стычек и скандалов, принцесса Дез Урсин решила взять исполнение всех требований этикета на себя. Отныне, когда монарх ложится спать, именно она принимает в руки королевский халат, она же приносит его в спальню утром. Каждый вечер при появлении Филиппа V в комнатах жены именно ей, «умирающей от насморка и усталости», первый дворянин короля вручает шпагу Его Величества, ночной горшок и лампу — три предмета, неразлучных с особой короля.

«Его Величество ни за что не поднимется с постели, — рассказывает эта дама в письме маркизу де Ноай, — пока я не отдерну полог его кровати. Ежели кто-то другой, кроме меня, войдет в комнату, где покоятся царственные супруги, это будет настоящим святотатством. Недавно, оттого что я нечаянно пролила масло, погасла лампа, и поскольку мы с королем вошли сюда в темноте, я никак не могла взять в толк, в какой стороне расположены окна. Так мы оба с четверть часа на ощупь блуждали по комнате, и я боялась, что расквашу себе нос».

За любой помощью всегда обращались в Версаль к августейшему родственнику. Ответные письма дедушки сохранились. Они необычайно трогательны: его пространные рассуждения на разные темы — политические и сердечные — исполнены необычайного дружелюбия и нежности; в их интонации слышится живой голос любящего деда, полного участия и стремления помочь. Он никогда не ворчит, никогда не упрекает, он лишь советует, подбадривает, и так мило, так деликатно! Нет, Великий король был определенно добрым человеком. «Его на редкость плохо знали», — сказал о короле Бервик, [89] Джеймс Фиц-Джеймс Стюарт, герцог де Бервик (1671–1734) — побочный сын английского короля Якова II. После «Славной революции» последовал за королем в изгнание и обосновался при французском дворе; был маршалом Франции и погиб на войне. а он видел его каждый день и любил.

19 февраля 1715 года Людовик XIV дал торжественную аудиенцию Его Превосходительству Мохаммеду Реза-Бегу, послу Персии. [90] Мохаммед Реза-Бег — главный управляющий провинции Эривань; в 1714 г. был назначен послом во Францию, где подписал унизительный для Персии торговый договор. В памяти свидетелей этот прием остался идеальным образцом тех театрализованных празднеств, что разыгрывались при Великом короле на фоне дивной Зеркальной галереи.

Ощущая себя усталым и дряхлым (ему было уже семьдесят семь, и он был изнурен лекарствами и лекарями), Людовик XIV ясно понимал, что эта церемония может оказаться последним и заключительным актом великолепного спектакля, каким было его царствование.

Мечтая еще раз увидеть свой двор в полном блеске, он решил, что на этот раз все статисты — и дамы и мужчины — украсят платья и прически всеми своими драгоценностями. Сам он с головы до ног был усыпан бриллиантами и жемчугами, их стоимость достигала двенадцати с половиной тысяч ливров, а вес заставлял сгибаться. Представлявший королю посланников г-н де Бретей свидетельствовал, что монарх тем не менее сохранял под грузом украшений величественный и надменный вид. Но если верить Сен-Симону, он, напротив, казался худым, изнуренным и еле передвигал ноги.

Аудиенция прошла без примечательных событий. Перс неловко выпутался из ритуала приветствия. Вместо речи он через переводчика произнес несколько неуклюжих фраз, поэтому газетчикам пришлось самим сочинить его пышное приветственное слово, в котором он, однако, был решительно неповинен. После краткого угощения фруктами Его Персидское Превосходительство со всеми обычными церемониями был препровожден к воротам замка.

Видя, что визит закончился и что перс уезжает, кое-кто вздохнул с великим облегчением — то был королевский камергер Сент-Олон. [91] Франсуа Пиду де Сент-Олон (1640–1720) — дипломат, высоко ценимый Людовиком XIV. Получив от короля задание встретить посла в Марселе, он затем исполнял при нем роль гида и дворецкого.

Отнюдь не все было розово в миссии Сент-Олона. Берясь за нее, бедняга воображал, что будет иметь дело с обычным послом, похожим на других. Он был готов к известному своеобразию экзотического гостя, но мало о том беспокоился. Прожив некоторое время в Марокко, он вполне полагался на свою дипломатическую ловкость. Потому он лишь чуточку встревожился, когда 6 декабря 1714 года по приезде в Марсель выслушал жалобы интенданта города, переводчиков и всех прочих, кто уже имел дело с персом. По их словам, это был необузданный взрослый ребенок: взбалмошный, мрачный, недоверчивый, жестокий и ужасно эгоистичный.