Вячеслав Софронов - Отрешенные люди

- Как не слышать, - вздохнул Михаил Петрович, - пойду я, однако...

По всему было видно, что он обиделся на брата, который ухватился за его подсказку спровоцировать прусского короля, а теперь сам будет заниматься этим делом, и, в случае благоприятного исхода, все лавры достанутся ему одному. С другой стороны, он прав, игра опасная, тонкая, недолго и шею сломать. Михаил Петрович направился к дверям, но брат забежал вперед, удержал.

- А по рюмочке? За приезд. Сейчас распоряжусь...

- Извини, Алексей, время вышло, спешу на другую встречу, - Михаил Петрович бросил взгляд на большие напольные часы в углу кабинета, - пора.

- Погоди еще минутку. Теперь у меня вопрос есть. И тоже непростой. Какие дела у тебя с масонами? Донесли мне, будто бы ты в ложу к ним вхож. Али не так?

Бестужев-старший дернулся, словно чем острым в спину кольнули, слегка побледнел, крутанул головой.

- Ну, не ожидал! Честно признаюсь, не ожидал. Научились вы тут кой-чему, шустро работаете.

- Да уж как можем в землю рожей. Не все ведь щи лаптем хлебать. Пост у меня таков, обо всем знать положено. А я и не удивился, когда проведал про ложу ту. Любишь ты сызмальства тайны разные, ужом сквозь самую малую щелку пролезть, проползти, - он сделал волнообразное движение рукой и хитро сощурился. - Расскажи мне как брату, а не как канцлеру, пока не поздно. Вы у меня, как муравьи на ладошке, все на виду.

- Чего ж говорить, когда и так обо всем знаешь, - Михаил Петрович полез в карман за погасшей трубкой, сунул ее в рот, пососал и, решившись на что-то, твердо ответил, - нет, Алешенька, прости меня, но то вопрос мой личный, до государственных дел касательства не имеет. Ничего тебе рассказывать не стану. Слово дал.

Алексей Петрович отошел в сторону от брата, не сводя с него настороженного взгляда, понял: не скажет. Хоть пытай, толку не будет. Их порода, бестужевская, тверда, как кремень. Лучше действовать добром, лестью, но силой ничего не добиться, и переменил тон:

- Не серчай на меня, Мишенька, не держи обиды. Хорошо, что мне о том известно стало, а не тому же Шувалову. Тайных обществ на Руси издавна не любили, не мне тебе говорить, сам знаешь. Но ведь и я не без умысла спрашиваю про ложу, свел бы ты меня с нужными людьми.

- Зачем они тебе? - хмуро спросил Михаил Петрович, недоверчиво оглядывая брата. - Туда первого встречного не принимают.

- А я разве первый встречный? Брат твой, как-никак, чин немалый имею. Замолвишь словечко? - елейным голосом заговорил Алексей Петрович с братом, зная, что только так можно убедить его.

- Не шутишь? Я, конечно, спрошу, но дело серьезное. Клятву давать придется. Опять же не скрывать ничего от собратьев... Гляди... Подумал бы сперва.

- Чего думать? Каждый день только этим и занят: все думаю да думаю. Введи в ложу.

- Хорошо, спрошу о тебе, но теперь уж ты мне слово дай, что дальше этого кабинета разговор наш не пойдет.

Алексей Петрович неожиданно визгливо засмеялся, пробежался из конца в конец просторного кабинета и шутовски, с насмешкой ответил:

- А вот тут ты мне приказать не можешь! Нет у тебя такой власти, чтоб российскому канцлеру приказы отдавать! Нет и все тут. - Потом посерьезнел и, переменив тон, добавил. - Никаких слов тебе давать не стану, но тайны хранить умею. И свои, и чужие. Жду тебя в конце недели в это же время, а пока прощай. И у меня дела имеются, - и с полупоклоном открыл перед братом дверь кабинета, и долго смотрел ему вслед, как тот, чуть сутулясь, опустив плечи, не оглядываясь, шел по полутемному коридору.

19.

Большое и красивое село Холмогоры, что раскинулось по берегу Северной Двины, неподалеку от славного города Архангельска, в последние годы оказалось как бы отделенным от внешнего мира: на всех подъездах к нему стояли крепкие заставы и заворачивали случайных путников, предварительно занося их имена и прозвания в специальную книгу. Если там оказывались фамилии иностранных путешественников, которые к тому же не могли объяснить причину своего появления в столь глухих местах, то сведения о них через несколько дней уже оказывались в сумрачном кабинете графа Алексея Петровича Бестужева-Рюмина. Но подобное случалось редко, и канцлер знал наперечет всех иностранцев, что пытались пробраться незаметно в дальние Холмогоры. А интерес к сему скромному селу проявляли практически все соседи и особенно недруги Российской империи.

Дело в том, что с июля 1744 года в Холмогорах помещалось несчастное семейство младенца-императора Ивана Антоновича вместе с членами его семьи из Брауншвейгской фамилии. Там жили мать свергнутого императора Анна Леопольдовна, его сестры Екатерина и рожденная в ссылке Елизавета, братья Петр и Алексей, появившиеся на свет уже в заключении и ни разу в жизни не видавшие старшего, царственного своего брата. В марте 1746 года, после рождения сына Алексея, мать их, Анна Леопольдовна, скоропостижно скончалась; и все четверо детей остались с отцом Антоном-Ульрихом, который вообще никогда не претендовал на русский или какой-либо другой престол. Охраняли пленников полторы сотни солдат во главе с двумя полковниками.